Жаркие перегоны

— Класс! С ходу на государственный Знак качества вытянул.

— О, поздравляю. Нам бы так... Так что, шофера за макетом прислать, или сам пожалуешь?

С Потаповым у Константина Андреевича давно установились дружеские отношения, и он говорил с ним всегда в таком вот подзуживающем тоне.

— Шофер, конечно, пусть подъедет, — посмеивался в трубку и директор Красногорскмаша. — Только б ему завтра, что ли, подскочить, недосуг нам сегодня обоим... А сегодня с полсотни платформ бы надо. Сам знаешь: продукция, не отгруженная покупателю, считается нереализованной. И оплате не подлежит. А денежки счет любят.

— Ну, Потапов! — засмеялся, не выдержав, Уржумов. — Ну, дипломат! Тебе бы с твоими замашками в министерстве иностранных дел заправлять.

— В нашей сфере без дипломатии тоже... сам знаешь, — Потапов посерьезнел. — Тараном редко что возьмешь. Так что?..

— Подумаю. И пока что ничего не обещаю.

— Нет, ты пообещай, Константин Андреевич. Двадцать девятое нынче.

— В том-то и дело, — проговорил Уржумов с меньшей твердостью в голосе. — Подумать надо.

— Подумай, очень прошу. — Потапов положил трубку.

Конечно, такой звонок не сбросишь со счетов. Потапов — председатель совета, через каких-то полтора часа они встретятся в обкоме... Да-а... Платформы Потапову надо дать, надо! А другим?

II.

Какая дурная, идиотская прямо-таки сегодня, смена! С утра одни команды, к обеду — другие. Кому и зачем, спрашивается, понадобилось сначала останавливать и без того опаздывающую «Россию», пропускать вперед цистерны, а потом давать отбой, снова гнать скорый поезд впереди? Да еще с указанием сделать все для того, чтобы сократить «двойке» опоздание, ввести ее в расписание. А попробуй теперь сделать это, когда опоздание «России» более четырех часов, станции перед скорым забиты вагонами, заняты составами и перегоны. Ночной сбой на отделении все еще давал себя знать, десятки поездов опаздывали, выбитые из графика, ждали своей очереди. Ладно хоть «Россия» ушла из Шумково, идет к Красногорску. Но какой поезд теперь останавливать, чтобы пропустить «двойку»? Где?

— Санга!

— Слушаю, Евгений Алексеевич! — голос дежурной по станции, как всегда, весел, жизнерадостен.

— Ты это, Сергеевна... У тебя там цистерны на подходе, поставь их на четвертый путь, под обгон. «Россию» пропустим.

— Ага, поняла... Что это сегодня: то поставь, то пропусти?

— Сам ни черта не понимаю, — признался Бойчук. — С утра — одно, потом... — он спохватился: нельзя такие вещи говорить по селектору. Дежурные по станциям сейчас же на ус намотают: вот, в отделении порядка нет, а с нас спрашивают!

— Ничего, Сергеевна, разберемся! — уже оптимистичнее сказал Бойчук Санге и отключил селектор.

Зазвонил телефон, стоящий сбоку, на тумбочке. Диспетчер не глядя взял трубку.

— Женя, это я.

— Да, Зоя, слушаю.

Уже с первых слов жены Бойчук понял, что она раздражена. И он внутренне невольно тоже настроился на это раздражение, все же сдерживая себя, надеясь, что разговор их не превратится в обычную семейную перепалку, — она же все-таки понимает, где он сейчас находится и чем занимается. Но жена не понимала или не хотела ничего понимать.

— Ты ходил к Исаеву? — жестко спросила она.

— Ходил. Потом расскажу, Зоя. Некогда мне.

— Что он тебе сказал?

— Зоя, у меня десятки поездов на участке. Ты можешь это понять?

— Плевать мне на твои поезда, — приблизив, видимо, трубку к губам (отчетливо стало слышно даже ее злое дыхание), сказала жена. — Мне мои дети дороже.

— Я тебе сколько раз говорил: не звони мне на работу по таким пустякам. Не мешай мне!

— Это не пустяки, идиот! — закричала Зоя. — Пока ты чухаешься там, в своем кабинете, люди...

Бойчук швырнул трубку, руки его колотила нервная дрожь.

— Диспетчер!

— Диспетчер!

— Диспетчер!

Селектор разноголосо и нетерпеливо звал его, трещали телефоны...

— Слушаю, — как можно спокойнее сказал Бойчук.

— Маслова говорит, Евгений Алексеевич. Три тысячи тридцать второй проследовал, в тринадцать сорок одну.

— Хорошо, понял.

Уже другой, грубоватый мужской голос:

— По Шумкову от сборного отцепка будет, диспетчер?

— По Шумкову? — переспрашивает Бойчук и тянется к небольшому разграфленному листу — приложению к графику движения поездов. — Та-ак... Вот проклятый телефон. Ну кто же это так настырно звонит?!»

— Алло!

— Ты послушай, что я тебе хочу сказать, — без вступлений, напористо и зло забился в трубке голос жены. — Пока ты сидишь и дурацкие свои вымпелы соревновании получаешь, люди квартиры получают. Понял?

— Все?

— Все. Там и живи, в своем кабинете, целуйся с вымпелом. А домой можешь не приходить, без тебя тесно.

В ярости Бойчук готов был разбить телефон...

— Диспетчер! Диспетчер! — через короткие промежутки звал ожидающий ответа шумковский дежурный.

— Да подожди ты, Иван Николаевич! — не сдержался Бойчук. — Чего ты заладил: диспетчер, диспетчер!.. Слышу я!

— Гм... — кашлянул динамик.

— Вот, есть у тебя отцепка. Шесть вагонов. Я ведь, кажется, говорил тебе?

— Ну, мало ли что, у вас сегодня не поймешь...