Жаркий Август. Книга вторая

— Это очень важный… дядька. Когда-нибудь расскажу про него.

— Не то чтобы я сгорал от любопытства, — отмахнулся Тимур, — просто не понятно, как ему это удалось. И с чего он так подхватился, что напряг самого префекта? Поклонник?

Интересуется со снисходительной улыбкой, а у меня ладони на нервной почве становятся потными.

Эх, Тимка, знал бы ты кто стоит за моей спиной, и отводит от нас грозовые тучи! Он ради тебя горы свернет, раздавит любого, кто перейдет дорогу. А я здесь вообще не причем, просто случайный статист. Эпизодическая роль.

Глава 7

Никита должен был пробыть с нами еще три дня. Чем ближе становилась дата его отъезда, тем грустнее становилось мне. Что ни говори, но у Лазарева была отличная черта: он всегда умел отвлекать меня от тяжких дум. Его оптимизм вкупе с бьющей ключом энергией не давал мне зажаться, сомкнуть створки и уйти в себя.

Именно благодаря нему я практически не оставалась вдвоем с Тимуром. Это хорошо. Очень хорошо, потому что я пока не готова. Не получается полностью держать под контролем эмоции, взгляды. Мне нужно время. Хоть чуть-чуть. А еще лучше, что бы Никитка взял, и как по волшебству, остался с нами до самого конца. Потому что без него страшно.

Только это мечты нелепые, не имеющие никакого отношения к действительности. Любимый друг уезжает к себе, оставляя меня наедине с Тимуром, и, что хуже всего, наедине со своими чувствами и мыслями.

— Ну что, Василиса Андреевна, — бодро произнес Лазарев, бесцеремонно заваливаясь в мою комнату, — как настроение?

— Супер, — проворчала, едва оторвав взгляд от книги, и подвигаясь в сторону, освобождая ему место.

— Что-то не вижу радости в прекрасных очах, — скептично ухмыльнулся, бесцеремонно плюхнувшись на кровать рядом со мной.

— А чего радоваться-то? Ты завтра утром уедешь, а мне здесь еще два месяца одной сидеть.

— Почему одной? У тебя Тимур под боком.

Пренебрежительно фыркнула, всем своим видом показывая отношение к этому субъекту. Показное отношение, липовое. Лазарев лишь покосился в мою сторону, но промолчал. Правда, молчание было недолгим.

— Кстати, я как раз пришел поговорить насчет твоего подопечного.

Внутренне подбираюсь. Не хочу говорить о Тимуре. И думать не хочу. Слишком все сложно, все на грани. Только Никиту, похоже, это не волнует. Совершенно.

— Ты когда собираешься рассказать ему об освобождении? — спрашивает, забирая у меня книгу, в которой пытаюсь скрыться от неприятного разговора.

— А я собираюсь?

— Разве нет? — в глазах искреннее изумление.

— Не знаю, — пожимаю плечами, принципиально не глядя на друга, чтобы он не смог ничего разобрать в моем взгляде.

— Мысли же какие-то все равно есть по этому поводу.

— Допустим, — тянусь за книгой, но он поднимает ее выше, так что не дотянуться. Недовольно смотрю в его сторону, но Лазарева это мало волнует. Вернее совсем не волнует.

— Ну, так озвучь, — приваливается спиной к стене и, сложив руки на животе, смотрит в мою сторону преданными глазами. Дурень.

Не отстанет ведь. Со вздохом оставляю бесплодные попытки вернуть книгу и нехотя произношу:

— Я вообще хотела все держать в секрете до самого конца, а в день, когда зонд дезактивируется, сделать сюрприз.

Лазарев хмурится, пару минут задумчиво смотрит на противоположную стену, после чего с сомнением отвечает:

— Не уверен, что это хорошая идея.

— Это почему же? — интересуюсь, недовольно поджав губы, — ты представляешь, радость какая будет. Утром встал, а тут раз — и свобода на блюдечке. По-моему, очень даже приятно. Разве нет?

— Приятно, Вась, не спорю, но поверь, ему было бы еще приятнее узнать об этом сейчас, и оставшиеся два месяца быть спокойным за свою судьбу. Поверь, это важнее, чем свалившаяся в одночасье свобода. Он ведь сейчас все равно в подвешенном состоянии живет, не загадывая наперед, не планируя завтрашний день, ни на что не рассчитывая. Как бы нормально в данный момент вы не общались, у него на подкорке все равно сидит установка: "Не расслабляться. Мало ли, что может случиться".

Никита прав. Тысячу раз прав. Но от этого еще тяжелее в груди.

— Барсадов-старший вот советовал молчать.

— Мало ли, что говорит папенька! Он далеко, а вы здесь! Ему неизвестно, каким Тимур стал за эти три года. Он не знает, насколько сын изменился. Только с твоих слов. Его советы, может, и имеют смысл, но это не закон, не истина в последней инстанции.

— Как насчет тебя? Ты же сам настоятельно рекомендовал держать язык за зубами и ни о чем ему не говорить.

— Рекомендовал, — легко соглашается, кивнув головой, — но это было раньше. И, опять-таки, до личного общения. Сейчас я пробыл три недели с вами, и мне кажется, Тимур в полном адеквате. Особенно после последних событий. Да что я тебе говорю, ты и сама это знаешь.

Знаю. Тот Тимур, что был вначале, и тот, что сейчас — это два разных человека.

Лишь пожимаю плечами.

— В общем, думай Васька. Дело твое и тебе решать. Я вмешиваться не стану, но настоятельно рекомендую еще раз подумать… и рассказать ему сейчас. Потому что потом могут возникнуть проблемы.

— Какие?