Жаркий июль

- А с шахт... Шахтер он, заработал денег и сейчас отдыхает. Богатый. Когда съезжали, он мне пятьдесят рублей дал.

- А куда поехали?

- Я Марийку спросила: вроде бы на Черное море, а потом к Борису Борисовичу на шахту. Снова деньги зарабатывать.

- Может, слышали какие-нибудь разговоры между ними: куда и как едут, поездом или самолетом?

Старуха покачала головой.

- Не подслушиваю.

- А случайно?

- И случайно.

- Много было вещей у Щепанской?

- Три чемодана упаковали.

- Не много ли? Четыре чемодана - и на курорт?

- Я предлагала: оставьте, ничего не пропадет, но Марийка не захотела. Говорит: "Как-нибудь управимся, а возвращаться не хочется".

- На такси поехали?

- Нет, у них такая машина - маленький автобус.

- "Рафик"?

- Не разбираюсь в этом. Машина, и все.

- Номер? Может, запомнили номер?

- Так я же в окно смотрела. Машину видела и как вещи выносили, а вот номер... Глаза у меня...

- Шофер был?

- А как же без шофера? - спросила та. - Без шоферов машины не ездят.

- Может, сам Борис Борисович сел за руль?

- Может быть, - согласилась она, - не видела.

Со старушкой все было ясно, Крушельницкий отправил ее в кухню и пригласил в комнату Олю.

Девушка выглядела растерянной. Она уже поняла, что к чему, и это поразило ее.

- Ваша подруга Щепанская и ее любовник обвиняются в тяжком преступлении, - начал Крушельницкий, пристально глядя на нее. - Я хочу, чтобы вы осознали это и помогли нам.

Девушка облизала пересохшие губы.

- Как?

- Вот мы сейчас и решим это. В последний раз вы виделись со Щепанской в пятницу, когда она брала расчет. Мария сказала вам, что переходит на работу в какой-то гастроном, бабке - что едет на курорт. Вы - подруги, должны же были договориться о встрече...

- Да, договорились... - запнулась она, бросив на Крушельницкого тревожный взгляд, - но ведь...

- Смелее, Оля!

- Но ведь теперь вы...

- Хотите сказать: арестуем ее?

Девушка кивнула.

- Маричка - преступница? Не верю!

- И все же факт остается фактом: Мария Щепанская обвиняется в тяжком преступлении. И ваш долг - помочь следствию.

- Конечно, - согласилась она, но не очень уверенно. - Мы договорились встретиться в четверг у кинотеатра "Орбита" перед последним сеансом.

- В девять?

- Да.

Крушельницкий немного подумал.

- Сегодня уже конец рабочего дня, - продолжал он, - и вы в столовую не пойдете. Завтра или послезавтра будете работать, как обычно. Ничего и никому не говорите. О том, что случилось тут. Согласны?

Девушка кивнула:

- Да, никому.

- Я вынужден предупредить: это очень важно - никому. И еще: вам может позвонить по телефону Щепанская. Разговаривайте с ней, будто ничего не случилось. Сможете?

- Постараюсь.

- Соглашайтесь на все ее предложения. После этого сообщите нам. Крушельницкий записал номер. - Вот по этому телефону.

- Кстати, - вмешался я, - возможно, позвонит не Щепанская, а Борис Борисович. Не дай бог, чтобы он в чем-нибудь вас заподозрил.

- У него такие глаза! - Девушка даже съежилась. - Злые. Страшные.

- Чего вам бояться?

- А если он придет в вареничную?

- Исключено! - возразил я, но сразу подумал, что, может, слишком категорично. - Почти исключено, - поправился я. - Если придет, постарайтесь выбрать момент и позвонить нам. Говорите что хотите, только сообщите, что из вареничной. Вас сразу поймут.

- Поймут... - повторила она и вздохнула: кажется, все же не была окончательно уверена в этом.

В старухину комнату, где мы сидели, заглянул один из оперативников. Мы отпустили Олю.

- Что-нибудь есть, Микола? - спросил Крушельницкий.

- Мало. Они не спешили и упаковывали вещи очень старательно. Есть мелочи.

- Какие?

- Чулок, зубная щетка, мусор в корзине для бумаг. Разные бумажки, газета, окурки.

- Что за бумажки? - заинтересовался я.

- Посмотрите.

Мы перешли в соседнюю комнату, и оперативник разложил на столе свои находки. Действительно, мелочи. Однако, просмотрев их, мы с Крушельницким установили, что Пашкевич курил болгарские сигареты "Стюардесса", читал "Советский спорт" и чистил зубы пастой "Мери". Правда, пастой, наверное, пользовалась Щепанская.

Перебирая окурки, я натолкнулся на скомканную бумажку и осторожно разгладил ее.

Сразу екнуло сердце. Екнуло едва-едва, потому что бумажка, в конце концов, могла ничего и не означать: обыкновенный железнодорожный билет пригородной зоны. Куплен он был в пятницу, за день до того, как Щепанская с Пашкевичем съехали с квартиры.

Я попросил позвать старушку.

- Припомните, пожалуйста, что делали ваши квартиранты в пятницу? спросил я.

- В пятницу? - задумалась она.

- Накануне отъезда.

- Так не ночевали ведь. Марийка вернулась с работы раньше и куда-то отправилась.

- А на следующий день приехали на машине?

- Да, на маленьком автобусе.

- Куда ездили, не сказали?

- Предупредили, что не будут ночевать. Едут на именины к знакомым, там и останутся.

- Тут, во Львове?

- А где же еще ?

Крушельницкий, сидевший по ту сторону стола, вдруг быстро встал, внимательно осмотрел стену над кроватью.

- У Щепанской был ковер? - спросил он.

- А то как же. Один висел тут, а другой так и не развернула. В углу стоял, за шкафом.

- Висел красный с цветами?

- Точно. Красивый ковер, дорогой.