Жаркое лето. Первый поток

— Не припомню, когда именно мы перешли с вами на "ты", — ответила я, не столько желая поставить собеседника на место, сколько пытаясь представить себе эту "искусственную гибернацию" в боксе для "биологического материала". По рукам табуном пробежались мурашки. — Но если говорить по существу вопроса, то да.

— Что "да"? — не понял и, кажется, удивился он.

— Да, лечу.

— Ты это серьезно?

— Что "серьезно"?! — заорала я, чувствуя, как меня колотит всю мелкою нервною дрожью. — И прекратите мне тыкать.

— Девонька, — сказал он вдруг, присаживаясь на скамейку и беря меня за руку, — кончай дурить. Бери билет на космолет класса "люкс". Полетишь через два дня со всеми удобствами.

Еще минуту я глядела, как он смотрит на меня снизу вверх, сжимая мою ладонь обеими руками. Именно в эту минуту ко мне пришло понимание происходящего.

— Я лечу сейчас, — сказала я тихо, выскользнув из его ладоней и отступив на шаг. — И если вы действительно предлагаете мне лететь биологическим грузом в состоянии искусственной гибернации, а не просто пугаете, рассчитывая, что я не стану больше требовать срочного вылета, то вы напрасно теряете время. Если мы вылетаем через полтора часа, то нам лучше поторопиться. Мои вещи еще в багаже. Надеюсь, место для багажа у вас найдется?

Он ухмыльнулся криво, а затем встал, хлопнув себя по коленям.

— Жаль. А я думал и вправду тебя напугать. Мне совершенно не улыбается брать на себя лишнюю ответственность в виде пассажиров на борту. — Он двинулся к ленте, на которой крутился багаж, и я пошла за ним, наконец немного успокоившись. — Кстати, учти, про гибернацию я не врал. — Он оглянулся через плечо, но я ответила ему совершенно бесстрастным взглядом. — Это конечно не бокс для зверушек, а вполне себе индивидуальная капсула, но как по мне, так разницы ноль. И то, и другое паршиво на вкус. Где он тут, твой багаж?

Я сглотнула и, пройдя чуть дальше, подхватила рюкзак, впряглась в лямки.

— Ведите, — сказала я, — застегивая пряжку на поясе.

— Не тяжело? — спросил он, иронически усмехаясь.

— Нет. Так мы идем или нет? — Я не собиралась позволять ему дразнить себя.

— Идем, — вдруг резко помрачнел он и развернулся, зашагал прочь так быстро, что мне пришлось прибавить шагу, чтобы догнать его. Я старалась держаться чуть позади и не мозолить глаза человеку, который так явно не хотел везти меня куда бы то ни было. — Билеты с собой? — бросил он через плечо всё в том же мрачном тоне.

— Да, — ответила я, хлопнув себя по нагрудному карману.

— Готовь. Зайдем в диспетчерскую, предъявишь. Наш круизный лайнер билетов не выдает, так что обменять их тебе не обменяют, просто шлепнут сверху штемпель и перепрошьют чип. — Я немедленно расстегнула карман и вынула пластиковую карту с эмблемой Космофлота, сжала её в ладони. Ладонь была влажной, и карта едва не выскользнула вон. — На борту, — продолжал он, — идешь в медблок. Там тебя просканируют, настроят капсулу.

— А разве мы не будем еще несколько дней лететь к границам системы? — спросила я, несколько разочарованная тем, что полет на орбиту — это все космические приключения, которые мне суждено пережить в сознательном состоянии.

— У нас, — ответил мужчина, и на слове "нас" в его голос вернулась ехидца, — трюмы уже загружены под завязку, и пайка для тебя в них, как ни странно нет.

Я вспыхнула и заткнулась, пытаясь убедить себя в том, что мне и так невероятно везет.

— В гибернацию надо ложиться хорошо заранее, — добавил он вдруг мягко. — Чем раньше до входа в подпространство, тем лучше. Поверь мне. Пассажирские лайнеры оборудованы дорогущими компенсаторами перехода не потому, что компании хотят предоставить клиентам "незабываемые впечатления гиперпространственного прыжка", а потому, что гибернация в сочетании с гипером — весьма мерзкая штука.

Глава 4 Гибернация и гиперпереход. Акварис

Первое, что я услышала, проснувшись, был высокий, прерывистый свист. Будто кто-то стравливал воздух сквозь узенькую щель, пережимая её время от времени. Еще мгновение мне потребовалось чтобы понять: свист этот вырывался из моих легких.

— Лежи, лежи, лежи, — повторяли где-то рядом, но звук казался приглушенным, и только руки, вновь и вновь укладывающие меня в ложе индивидуальной капсулы гибернации, подсказывали, что говорящий стоит прямо надо мной.

Я не видела его.

Я ничего не видела в мутной пелене набегающих на глаза слез. Грудь разрывало, я глотала воздух, дыша неестественно часто, сердце колотилось где-то в горле, грозя выскочить наружу. Голова горела. Сухой распухший язык казался лишним во рту. Он царапал нёбо.

— Пей, — что-то коснулось запекшихся губ, и я инстинктивно сглотнула в сухую, а потом снова глотнула, чуть тёплой подслащенной воды.

— Пульс падает, дыхание приходит в норму, температура стабилизируется… Хороший выход, молодец.

— Гликоген на нуле. Пусть поспит, восстановится, — отвечает кто-то, и я понимаю, что узнаю оба голоса, но никак не могу вспомнить беседующих.