Жаркое лето в Берлине

«Удивительно, что с ним случилось?» – спрашивала себя Джой, задетая его внезапным уходом. Но тут же сердце ее смягчилось. Со спины он казался таким стареньким: согбенные плечи, старческая походка. И она вспомнила его таким, каким он был, когда дирижировал студенческим оркестром: высокий, представительный, во фраке с развевающимися фалдами, он казался воплощением самой жизни, и вы невольно попадали под влияние магических движений его рук.

Ей стало грустно. Он стар и, видимо, неудачлив. Может быть, это была не просто старость; может быть, от перенесенных страданий он немного помешался. Его история казалась ей невероятной. Она решила спросить домашних, не слышал ли кто-нибудь о нем.

Досадно, он даже не дал ей своего адреса.

В тот вечер Хорст, как всегда, ужинал в американском офицерском клубе. За ужином Джой решила, что рассказ о сегодняшней встрече разрядит тяжелую атмосферу, обычно царившую за столом в отсутствие Хорста.

– Я встретила своего бывшего профессора музыки, – бойко начала она, – и вновь почувствовала себя совсем девчонкой.

– Очень мило, – сказала мать. – Вы можете пригласить его к нам, если хотите.

– Ну конечно, очень хочу! – Неприязненное чувство, вызванное странным поведением профессора, было мгновенно забыто. Для Джой он опять стал кумиром, которому она поклонялась подростком. – Он был замечательным педагогом и знаменитым пианистом, – продолжала она. – Мы все обожали его. Особенно я горжусь тем, что исполняла концерт Грига на его прощальном вечере.

С подчеркнутой любезностью Берта переводила ее слова отцу. Джой с удивлением почувствовала, что Стивен нажал ей на ногу.

– Он совершает турне по Европе? – спросила мать.

– О нет! Он немец. Вернулся на родину после войны.

И вдруг она поняла, но слишком поздно. Стивен так крепко нажал ногой на ее ногу, что она невольно вскрикнула. Взоры всех, кроме Стивена, обратились к ней.

– Немец из Австралии? – воскликнула Берта, подчеркивая последнее слово. – Что за немец?

– Настоящий немец, – ответила Джой, задетая ее тоном.

– Настоящий немец? – Своей интонацией Берта как бы подчеркнула огромное значение этих слов.

– Да. Вы, верно, слыхали об Артуре Шонхаузере? Он был пианистом с мировым именем, пока нацисты не искалечили ему руки в Дахау.

За столом наступило молчание. Стивен как-то весь подобрался, сидел, опустив глаза. Мать крепко сжимала ножку бокала. Ганс, более чем когда-либо, казался отсутствующим. Высоким, презрительным тоном Берта переводила отцу.

– Das ist immoglich![12] – громко сказал старик.

Джой вскипела.

– Нет ничего невозможного! Профессор Шонхаузер приехал в Австралию после освобождения из Дахау. Он не мог уже давать концерты. Руки у него были изуродованы пытками. Он стал профессором в нашей консерватории, и мне посчастливилось учиться у него. Он сам выбирал учеников.

Берта переводила слова отца, отвернувшись от него, но в ее голосе слышались интонации его тяжеловесной, неторопливой речи.

– Все знают, что Артур Шонхаузер был заключен в Дахау за то, что посягнул на честь германского рейха.

– Полноте, Берта! Неужели вы принимаете меня за младенца? Не бойтесь за меня. Я, как и большинство людей, знаю, что творилось в Дахау и в прочих подобных местах.

Берта презрительно посмотрела на нее.

– Если у него руки и действительно изуродованы, то по его собственной вине.

– Не он ли сам их изуродовал? – съязвила Джой.

– Возможно. Это международная еврейская ассоциация распространяла различные клеветнические слухи о лагерях, куда мы были вынуждены заточить евреев и коммунистов ради безопасности страны.

Отец проворчал: «Widerlicher Judenlummel».

– Что он сказал? – воинственно задала вопрос Джой.

Берта молча взяла нож и вилку, как бы прекращая разговор. Стивен не поднимал глаз от тарелки.

Усмехнувшись, Ганс проговорил:

– Гнусное еврейское отребье, пожалуй, это будет наиболее точный перевод, не так ли?

– Ганс! – прикрикнула на него Берта.

Он посмотрел на нее невинными глазами:

– Мама, ты же сама просила меня помочь Джой в немецком.

Джой торжествующе посмотрела на Берту.

– Профессор не еврей!

– Стало быть, коммунист.

Бокал матери ударился о тарелку, опрокинулся, и вино пролилось ей на колени.

Ганс и Стивен подскочили, чтобы вытереть платье салфетками.

– О боже, что я натворила! – воскликнула она. – Придется переменить платье, оно насквозь промокло. Боюсь, что будет испорчено. – Она умоляюще посмотрела на Джой. – Дорогая, проводите меня наверх и помогите переодеться. Прошу всех извинить меня.

Рука об руку свекровь и невестка вышли из столовой и медленно стали подниматься по лестнице наверх. Позади них слышалось непрерывное бормотание отца, напоминавшее бормотание священника, читающего псалмы.

Глава IX

На другое утро место матери за завтраком было не занято.

– Отец сказал, что она плохо спала, – объяснила Берта. – Ничего серьезного, но не нужно забывать, что у матери слабое здоровье и ее нельзя утомлять.

Она бросила укоризненный взгляд на Джой и Эни, которая, ничего не подозревая, показывала Хорсту, как подаренная им кукла говорит «ма-ма» по-английски.