Жасмин

- Почему скрывать? - я спросил, ну, дурак, а ты мне живо объяснил, такие псы на дороге не валяются, собака наверняка президентская, или его своры... то есть, свиты, и выбросили его из машины не случайно, наверное, взбунтовался, подчиняться перестал... а может и сам выбросился на ходу от отчаяния и протеста, ведь лапы-то сломаны, удар, сотрясение мозга...

- Вот это да!

Я всегда удивлялся твоей мудрости и знаниям, ну, никогда бы не подумал, что такой особенный зверь нам повстречался, и что его надо спрятать от всех, потому что придут и отнимут, и мало ли что с ним сделают потом... Значит, будем скрывать, тут думать и сомневаться нечего.

- Лучше нашего городка для него не придумать, - ты говоришь, - забытое богом и людьми место, когда-то наукой занимались, а теперь ученые не нужны, живут себе пенсионеры да неудачники, идиоты всякие, как мы с тобой. Ну, еще в теплое время новые люди отдыхают на природе, привозят внуков, все-таки кое-где зелень у нас.

Значит, молчим, прячем, никто не узнает. Но как тогда лечить?

- Сами вылечим - ты говоришь. Я когда-то с фельдшером дружил, в юности, у нас одна любовь была, а потом она за третьего замуж вышла, мы и подружились. Он погиб на войне.

- На какой, - спрашиваю, я знал, что войн этих была куча, и все путал.

- На третьей, если считать от первой, - говоришь. - Я еще молодым был. Пока пес не в себе, мы ему осторожно лапы поправим, чтобы не слишком искривлены были, рентген делать все равно негде, разве что в кремлевской клинике собачьей, но это его сдать врагам... Нет, все сделаем сами, поправим по виду и хрусту, наложим дощечки со всех сторон.

- А не разгрызет?

- Новые поставим. Но тебе, Саша, придется руки приложить, возьмешь книги, про собак, их медицину, мы все должны знать.

Я всегда восхищался твоими планами, Малов, и все равно ты меня каждый раз удивляешь. Если очень нужно, придется, конечно, почитать...

- Надо сразу действовать, пока он без сознания. И моли бога, чтобы внутри цело, не разорвано, иначе конец.

Ну, задачку ты мне задал и даже не заметил! Насчет бога у меня всегда недоумение, мне надо обязательно представить себе - цветок, стол или человека, тогда я говорю с ним, он живой, а бога не вижу и представить не могу, как же молить... Я вежливо отказался, ты мимо ушей пропустил, я знаю почему, - сам с ним никогда не говоришь, не веришь, - "все от природы, пусть бессмысленная дура, но среди нас, идиотов, умней ее все равно нет.

- А люди, Малов?

Каждый раз, как это спрашиваю, мне приятно - всегда отвечаешь одно и то же, значит, правильно говоришь.

- Люди устроены слишком хорошо для нищих маленьких делишек, в которых погрязли. Не для них они вылупились из обезьяннего мира, но лучше себе дела не нашли, вот и дураки.

А я не знаю... Малов, наверное, все-таки плохо устроены, так мне кажется, когда рисую цветок, или дерево, или наши лица, из темноты выступающие... Перед этим мне душно, страшно, я чувствую, все во мне дрожит и плачет, отзывается на ничтожный звук, а громкие не слышу.... а рука что-то знает, и пальцы знают, а что, что... Куда мне деться, где мама, ее рука, голос, который был со мной?.. Я рисую, потом плачу и успокаиваюсь, но ненадолго, ненадолго...

- У него должно быть новое имя, думай, думай, - ты мне говоришь.

А я думать не умею, тут же сказал:

- Его зовут - Жасмин.

Ты глаза выпучил:

- Почему Жасмин! Это странно!

Потом подумал, и говоришь:

- Устами младенца... Пусть Жасмин. Хотя почему... Значит так и будет Жасмин.

И так он начал с нами жить, пес Жасмин. Оказывается, я всегда его ждал. До этого момента была одна жизнь, а стала другая, с Жасмина начались бурные события. Третья жизнь, потому что две уже были у меня, ты знаешь, Малов. Ты помнишь, да?

Я немного подробней расскажу, вдруг ты забыл, ну, чуть-чуть...

x x x