Жасмин и флердоранж

— Да, конечно! — откликается хозяйка комнаты, выдержав паузу на тихое, благовоспитанное чертыхание про себя. — Заходите, пожалуйста!

«Yes, of course! Come in, please!». Интонации, ритмика, построение фраз выдают человека, которому редко, очень редко приходится говорить с посторонними, а тем более с носителями языка — и не так уж редко приходится общаться по переписке. Слушая, Камила слегка щурится и наклоняет голову вперед, словно подставляет ушные раковины под звук, а говорит, невольно выпрямляясь, как перед преподавателем.

Женщина сидит на диване с ногами, завернувшись по плечи в толстый клетчатый плед — снаружи только голова да кисти рук, придерживающих завывающую черную коробку старого ноутбука. Нездоровый присвист намекает на то, что жить агрегату осталось от силы месяц.

— Надеюсь, вы делаете резервные копии.

Камила отрицательно качает головой, вяло улыбается:

— Нет. Знаю, что потом буду жалеть — но… — пожатие плеч. Фатализм рядового пользователя перед лицом могучей технической стихии, как он есть.

— Вы себя хорошо чувствуете? Я вам не мешаю?

— Нет-нет. Мое давление так надежно отсутствует, что мешать ему уже невозможно… — Дама откровенно врет. Что она гипотоник — у нее на лице написано, но вот в данный конкретный момент давление у нее, можно поспорить на хорошую сумму денег, в совершеннейшей норме. А в комнате она целый день сидит, не спускаясь даже к обеду и ужину, из-за глубокого, на грани депрессии, уныния.

Под определенным углом зрения сама по себе возможность без ущерба для дел провести целый день под пледом в хандре, унынии и печали — это редкостная роскошь. Но вряд ли Камила считает жизнь на дни.

— Кажется, это семейная склонность?

— Да, мы все в бабушку… Вы садитесь, пожалуйста. — Камила поджимает ноги, на диване высвобождается место. — Я сейчас закончу… а, впрочем, не вижу смысла. Получилась полная ерунда. — Палец прижимает кнопку на торце секунд на пять, не меньше. Что бы там ни записывалось, оно бескомпромиссно уничтожено.

— Вы журналист?

— Обозреватель в нескольких журналах и на сайтах. Пыталась начать статью, но ничего не получается.

— Наверное, мне понравилось бы заниматься подобным делом…

— Да? И почему же вы так считаете? — Хозяйка слегка оживляется, вспыхивает. Должно быть, подобной банальностью ее осчастливливают трое из четверых новых знакомых.

Не стоило врать. Не понравилось бы; а разговор мог бы вывернуться и поинтереснее.

— У меня хорошее обоняние, — не будем уточнять, насколько, — и хорошая память на запахи. Но я совершенно не умею выражать свои впечатления. Как хроматограф, — улыбается Максим. — Ну или как собака…

— Да-а-а? — Женщина приподнимает брови, и в этом «да-а-а?» есть что-то такое, что царапает слух, застревает занозой в виске. Напоминание о некогда знакомом, но полузабытом, словно мимолетный запах, название которого никак не можешь вспомнить — то ли бабушкины пирожки, то ли соседкин торт… — А давайте проверим, какая из вас собака?

— С удовольствием. Хотя многие компоненты я просто не знаю по названиям.

— Это не страшно. — Камила выныривает из пледа, демонстрируя шерстяную шаль и свитер с горлом… на улице, кажется, +23, и в комнате ничуть не меньше… роется в столе, в пробирках, колбах, флакончиках, достает несколько, выбирает между тремя, потом двумя. — Ага, подойдет. Давайте руку… — прохладные легкие капли из распылителя опускаются на тыльную сторону ладони. — А вот вам компоненты. — Пенал с аккуратными подписанными флакончиками, похожими на аптечные, всунут в другую руку. — Угадывайте!..

Запах незнаком. Выражение лица и настроение хозяйки свидетельствует о том, что она выбрала задачку посложнее, чтобы щелкнуть нахала по носу, выразительно и чувствительно. Поставить на место раз и навсегда, чтобы не претендовал на чужую экологическую нишу. Это, видимо, тоже семейная склонность. Причем по женской линии.

Задачка усложняется тем, что в пенале флаконов — пятнадцать. Любитель парфюмерии — или, допустим, даже профессионал, — перепробовав все подряд, если не перестанет различать их между собой, то может начать путаться. У гостя есть в рукаве свой набор козырей — совершенно иначе организованные память и восприятие: Максим не шутил про хроматограф, он просто срисовывает определенную, совершенно неповторимую картинку, профиль, «отпечатки пальцев». Их нельзя перестать различать. Можно только заработать долгое и стойкое отвращение ко всем после определенного номера.

Впрочем, эта загадка все равно не была бы простой. Запах не распадается на отдельные элементы узора, на отдельные краски. У него есть единый цвет, единая фактура, а компоненты словно пропущены через блендер и тщательно перемешаны. Трудно описать человека, как состоящего из одной печени, пары почек, одной селезенки, скольки-то метров кишечника, если он сидит рядом и высокомерно улыбается — проще говорить о цвете глаз и форме подбородка.