Жасминовый дым

– Опытного юриста, конечно, поискать можно, но, поймите, стоит ли? Вадимыч же сам не отрицает: в машину стрелял, значит – виноват.

– Нет, не в машину, – Вера пристукнула кулачком по колену. – Он в колёса стрелял! А тут – ухаб, его подбросило. Он не умышленно, понимаете, нет? Он случайно.

– Но там же почти везде ухабы, и он мог предположить…

Виктор слышал свой чётко-размеренный голос, правильные свои слова, а сам, вспоминая Вадимыча, думал: «Конечно, не мог, был ослеплён преследованием, был вне себя из-за их обмана, иначе бы разве стрелял!»

– А если б они в него попали? – перебила его Вера. – Они в него ведь тоже стреляли.

– Но в приговоре об этом ни слова.

– Да они ж никогда не признаются! И других свидетелей нет! Они обманули всех – вначале его, потом суд…

У неё прерывался голос. Костин потянулся к электрочайнику на приставном столике, плеснул из него в чашку, взглянув мельком в окно: внизу по влажно-блестящей улице густо шли автомобили – рабочий день уже кончился; вот сверкнул лаком, повернув за угол, к подъезду, знакомый «мерседес» с синей мигалкой наверху, автомобиль «хозяина» их ведомства. Видимо, министр тоже уже наработался.

– Ну, и зачем Вадимыч за ними погнался, – сказал Виктор, когда Вера, отпив несколько глотков, казалось, стала успокаиваться. – Подумаешь, пяток фазанов, да и тех браконьеры с собой не взяли.

– Не понимаете, нет? – Вера отставила чашку. – Не из-за фазанов вовсе. Из-за вранья! Довели его! Вы все довели, то один, тог другой в заказник лезли.

– Ну, меня-то он сам повёз, так что уже не все.

– Знаю, как повёз, – Вера сердито сощурилась. – Дразнили кинокамерой. Он с тех пор таких, как вы, сильнее всего запрезирал. Да это из-за вас он человека убил!

– Успокойтесь…

– Из-за вас! Вы теперь должны… Вы обязаны… Он же в тюрьме сидит!.. – голос её сорвался на крик. – Ведь если б вы тогда не приехали….

Если б он тогда не приехал!.. Да, конечно, всё могло быть иначе. Во всяком случае, не перед ним сидела бы эта оглашенная женщина, судя по всему, фанатично любящая своего мужа. Вместо него, Костина, мог приехать другой, пусть без кинокамеры, но такой же. Как ей, не спускающей с него враждебно-пристального взгляда, это объяснить?

– Я найду вам хорошего адвоката, но за исход дела не ручаюсь…

Костин снял трубку внутреннего телефона.

– Хозотдел? Семён Иванович, у нас там в гостинице местечко найдётся? Да-да, гость из глубинки… Из самой дальней… Спасибо, я ваш должник. Кстати, хотел спросить: не подскажете, где могут на моей «ауди» стёкла поменять?.. Хочу тонированные поставить… Поможете? Ну и отлично. Я зайду, договоримся.

10

До конца дня он успел отправить Веру на служебной разъездной «Волге» в ведомственную гостиницу, созвониться со знакомым адвокатом, спуститься на второй этаж в хозотдел к Семёну Ивановичу, чтобы получить от него необходимые инструкции по поводу тонированных стёкол. И – не опоздать в театр (несмотря на пробки!), где у ярко освещённого подъезда в суматошно-праздничной толпе его ждала жена.

Пьеса была странная, очень модная. Полуголые актёры изображали то ли коммунальную квартиру, то ли психиатрическую лечебницу, дрались и пели, но залу нравилось. Закончилось всё это долгими аплодисментами.

И к дому приехали без проблем, улицы уже были полупустыми. Поужинав, Костин заглянул в комнату сына-пятиклассника, тот как раз выключал свой ноутбук, где у него таился неиссякаемый запас компьютерных игр. Увлечение ими Виктор считал опасным и потому, по возможности, контролировал сына. «Отбой? – кивнул ему Костин. – Всё в порядке?» И отправился укладываться сам.

Он валился с ног – так ему хотелось спать, но заснул не сразу. Вслушивался в неясные, долетавшие из форточки шорохи шагов запоздалых прохожих, и ему, уже засыпающему, казалось: то затихая, то оживая, шелестит за окном тростник. Представлялось, как там, на улице, острые его стебли прорастают сквозь асфальт, тянутся вверх, к восьмому этажу, встают, колеблясь, гигантской шевелящейся массой. Вот они прокалывают бетонные стены, скребутся шершавыми, как наждак, листьями о книжные полки, склоняются над тахтой. А вверху, над путаницей стеблей и листьев, проносятся тёмнокрылые силуэты, и что-то рядом беззвучно вспыхивает и гаснет, и подстреленные птицы с мягким стуком падают на пол. Их становилось всё больше, и вот Виктор, решив встать, спустил на пол ноги, наступил на скользкую тушку, услышав, как в ней что-то хрустнуло, и пошёл к двери, раздвигая тростник, силясь перешагнуть через лежащих сугробом птиц, но это ему не удалось, и он стал медленно падать, ощущая руками, лицом, всем телом их холодные перья.