Жатва

К этому времени уже обе ноги Тома вытянулись на диване. Если бы его вторая нога еще не водворилась там, когда его назвали милым другом, он непременно задрал бы ее. Но, испытывая потребность как-то отметить этот знаменательный момент разговора, он разлегся на диване, опершись затылком на валик, и, с деланной небрежностью попыхивая сигарой, поворотил свою простоватую физиономию и несколько мутные глаза в сторону собеседника, который смотрел на него таким беспечным и в то же время таким властным взором.

- Вы же знаете нашего родителя, мистер Хартхаус, - сказал Том. - Так и незачем вам удивляться, что Лу вышла за старика Баундерби. Она никогда никого не любила, родитель предложил ей старика, она и вышла за него.

- Редкостное послушание в такой привлекательной женщине, - сказал мистер Джеймс Хартхаус.

- Да. Но, может быть, она и не послушалась бы, и вообще это не сошло бы так легко и просто, если бы не я, - отвечал щенок.

Искуситель только поднял брови, но это заставило щенка продолжать.

- Это я убедил ее, - сказал он с важностью, тоном превосходства. Меня сунули в банкирскую контору старика Баундерби (куда я вовсе не стремился), и я знал, что мне там придется несладко, если старик Баундерби останется с носом. Я и сказал ей, каково мое желание, и она его исполнила. Ради меня она все бы сделала. Очень мило с ее стороны, правда?

- Просто замечательно, Том!

- И то сказать, для нее это не имело такого большого значения, как для меня, - рассудительно продолжал Том, - ведь от ее брака зависела моя свобода, мое благополучие и, пожалуй, даже карьера. У нее же другого жениха не было. А оставаться дома - это все равно что в тюрьме сидеть, особенно после того, как я уехал оттуда. Вот если бы она из-за старика Баундерби отказала любимому человеку, - тогда другое дело. Но все-таки она поступила очень хорошо.

- Уж куда лучше! И она так при этом спокойна.

- Она, как все женщины, - со снисходительным высокомерием отвечал Том. - Женщина повсюду может ужиться. Она привыкла к своему положению и не тяготится им. Так ли, этак ли, ей все равно. И потом, хоть Лу и женщина, она все же не совсем обыкновенная женщина. Она может вдруг уйти в себя и целый час о чем-то думать - я сам сколько раз видел, как она молча сидит у камина и смотрит в огонь.

- Понятно. Сама находит, чем развлечься, - заметил Хартхаус, лениво затягиваясь дымом.

- Не так уж много находит, как вы, быть может, предполагаете, возразил Том. - Родитель наш забил ей голову всякой сухой материей. Это его система.

- Воспитал свою дочь такой, каков он сам? - спросил Хартхаус.

- Дочь? Не только ее. Он даже меня так воспитал, - сказал Том.

- Не может быть!

- Именно, именно, - подтвердил Том и покачал головой. - Вообразите, мистер Хартхаус, когда я впервые покинул свой дом и поселился у старика Баундерби, я был глуп, как пробка, и о жизни знал не больше, чем устрица.

- Полноте, Том! Я вам не верю. Вы просто шутите.

- Даю вам слово! - воскликнул щенок. - Вовсе я не шучу. Какие уж тут шутки! - С минуту он сосредоточенно и важно курил свою сигару, потом продолжал самодовольным тоном: - Ну, с тех пор я немного поумнел. Не отрицаю. Но этим я обязан только себе. Родитель тут ни при чем.

- А ваша ученая сестра?

- Моя ученая сестра осталась почти такой, какой была. Она часто жаловалась мне, что не умеет заняться каким-нибудь женским делом. И теперь, наверно, ничего не изменилось. Но ее это не тяготит, - глубокомысленно добавил он, затягиваясь сигарой. - Женщины всегда как-то уживаются.

- Вчера вечером, когда я заходил в банк, чтобы узнать адрес мистера Баундерби, я застал там одну престарелую леди, которая, видимо, искренне восхищается вашей сестрой, - заметил мистер Джеймс Хартхаус, бросая в камин окурок сигары.

- Мамаша Спарсит! - догадался Том. - Как? Вы уже видели ее?

Его друг кивнул головой. Том вынул изо рта сигару, чтобы подмигнуть похитрее (хотя веки уже плохо слушались его), и несколько раз ударил себя пальцем по носу.

- Мамаша Спарсит, по-моему, не только восхищается Лу, - сказал Том. Я бы назвал ее чувства - любовь и преданность. Мамаша Спарсит никогда не ловила Баундерби, когда он ходил в холостяках. Что вы, что вы!

Эти слова были последними, произнесенными щенком, прежде чем он впал в дремотное забытье, за которым последовал крепкий сон. Очнулся он от весьма неприятного сновидения - ему померещилось, что в него ткнули носком башмака и чей-то голос сказал: "Хватит, время позднее. Ступайте домой!"

- Ну что ж, - сказал он, поднимаясь с дивана. - Пора идти. Знаете, у вас очень хороший табак. Но только слишком слабый.

- Да, да, слишком слабый, - отвечал мистер Хартхаус.

- Просто... просто до смешного слабый, - сказал Том. - А где у вас дверь? Спокойной ночи!