Жатва Дракона

Но судьба ещё не до конца сопутствовала Ланни и не стайке светских дам, сотрудничающих с судьбою и против Ланни. На это были причины, почему семья и гости Холденхерстов должны были попасть в объятия американского общества на Ривьере. По Ривьере скоро распространился слух, что Бьюти и Эмили играли в сватовство, восхитительную игру, в которой все желают всем успехов. Например, старая добрая Софи, баронесса де ля Туретт, она была еще баронессой согласно европейскому обычаю, хотя давно развелась со своим французским мужем и заменила его мужем из своей родной земли. Софи затеяла настоящее событие на своей вилле на другой стороне Мыса. Прием на открытом воздухе с негритянскими оркестром в красных и золотых мундирах и танцами на специально построенной для этого приёма площадке. Сооружение собиралось из секций, которые могли быть разобраны и перенесены в другое место из-за погодных условий. Скобяная леди из Цинциннати всегда получала то, что она хотела, включая хорошую погоду. Всё было похоже на первый день весны, и пришла вся светская публика, дамы в головокружительных костюмах и головных уборах, которые были созданы еще со времен Марии-Антуанетты.

Софи знала Ланни Бэдда с пелёнок. На стенах ее гостиной весели полдюжины французских картин, которые он привез из Испании и продал ей по цене, которой она могла похвастаться. Она устроила это шоу для прославления своего протеже. На лоджию выкатили рояль, и гости подтащили свои шезлонги и слушали, как Ланни демонстрировал технику своих пальцев, смесь полудюжины стилей, преподанных ему в отрочестве полдюжиной учителей, которых помогла выбрать Софи. "Сейчас ничего заумного", – скомандовала она. – "Они любят короткое и приятное". Так Ланни сыграл Рахманинова Прелюдию до-диез минор, которая вызывает у людей мурашки, хотя они и не знают, о чём идет речь, и, возможно, композитор тоже не знал. И на бис переложение для фортепиано Посвящение Шумана. "Я люблю тебя во времени и в вечности!" Лизбет Холденхерст никогда не слышала слова, но она получит эмоциональное возбуждение, если она хоть чуть разбиралась в музыке. В любом случае она поймёт своим молодым разумом, что здесь был талантливый человек, известный всем важным людям в этом ультрамодном месте, которые радушно аплодировали ему.

Кроме того, он хорошо танцевал. И даже если делал это без обожания, а дружески и уважительно, то это было, пожалуй, лучшее, что он мог бы сделать. В душе девушка была еще ребенком, взволнованным, но не испуганным. Это было на самом деле ее дебютом, и замечательным событием за пределами воображения. Все эти важные великие люди, многие из них иностранцы с титулами. Женщины смотрели на нее через лорнет, а мужчины пожирали ее глазами, даже старые. Ей нужен был кто-то, кто бы рассказал ей, что это европейское поведение, и ей не нужно бояться. Кто-то рассказал ей, кто есть кто, и откуда. Имена звучали романтично прямо из книг по истории.

На яхте у Лизбет был учительница, дама, которая давала ей уроки по истории и литературе каждое утро. Девушка училась, не утруждаясь, но какие-то обрывки знаний она получила, и, конечно, узнала географию в штурманской рубке яхты, видя, что маячит на горизонте. Она могла болтать по-французски, и когда она спотыкалась на слове, то краснела так изящно, что не было француза, который не простил бы ее. И уж, конечно, не на Ривьере! Они роились вокруг неё, как пчелы у блюда с сахарной водой. Они изливали свои чувства к ней на танцах, вводя её в значительной степени в замешательство. За десять дней стоянки Ориоля ее отец получил полдюжины официальных предложений по почте. "Французы быстро работают там, где есть американские деньги". – Так заявила баронесса Малой башенки, которая сама была обработаны таким образом, но теперь она сказала: "Никогда больше!"

IX

Бьюти Бэдд не делала никаких официальных предложений, это было бы не по-американски. Она просто пригласила отца и дочь в Бьенвеню. Никакой показухи, только тихий ужин по-семейному с Эмили и Софи с мужем, вот только такие другие гости. Бывшая натурщица предпочитала вечер, когда она могла глядеть на освещение во всех помещениях. Здесь в доме она могла показать, что она из себя представляет. На стене висела картина, на которой её изобразил Марсель, стоящей в дверях студии в полноте ее славы. А мисс Лизбет из Балтимора наверняка не могла бы увидеть ничего подобного в ателье художников Парижа. На противоположной стене была картина под названием Сестра Милосердия, которую сделал Марсель после того, как его лицо обгорело в первые дни войны, и после того, как Бьюти вернула его к жизни. Это была одна из самых известных картин современной Франции и демонстрировалась на персональных выставках в Париже, Лондоне, Нью-Йорке и Берлине. В Мюнхене она была показана Гитлеру в Коричневом доме. И, хотя это не добавило ничего к стоимости произведения искусства, но, безусловно, помогло завязать салонный разговор.