Жаворонки ночью не поют

Ребята приостановились, бережно придерживая носилки. Девушки посмотрели на раненого. Он был совсем молоденький, просто мальчик, одетый в гимнастёрку. Из расстёгнутого ворота виднелись насквозь пропитанные кровью бинты, ею была пропитана и гимнастёрка. Раненый лежал с закрытыми глазами, скорее всего, без сознания. Чёрные курчавые волосы сбились, а несколько прядей прилипло к мокрому лбу.

– Несите скорее, – прошептала Зойка, – а то…

Она не договорила, потому что боялась сказать, что он умрёт ещё по дороге в госпиталь.

– Как на Володю похож, – задумчиво сказала Рита, когда ребята отошли. – Не лицом, нет. Может, потому, что такой же молодой?

– Ты что-нибудь знаешь о Володе? – спросила Зойка.

– Конечно, он же мне письмо прислал, – торопливо ответила Рита и вдруг предложила: – Слушай, а давай в госпиталь пойдём. Как шефы. Будем концерты давать, письма за раненых писать родным. А этого мальчика я найду и спою ему отдельно. Обязательно!

Зойке предложение понравилось. На следующий день поговорили с Таней и решили втроём взять шефство над одной палатой. После уроков явились в госпиталь.

– Нам самых тяжёлых, – потребовала Таня.

Строгая медсестра, окинув девчонок быстрым взглядом, привела их в палату, где стояли три койки, и вышла, не сказав ни слова.

– Здравствуйте, – приветствовали девушки раненых с порога.

В ответ они услышали лишь один голос, слабый и хриплый, будто застуженный:

– Здравствуйте. Вам кого?

– Мы к вам, – ответила за всех Таня. – Мы шефы.

– А-а-а, так вы подойдите поближе, а то я нэ бачу, – сказал раненый.

Они подошли к нему. Это был пожилой мужчина с большими висячими усами. Говор выдавал в нём человека с Украины. Он с усилием повернул к ним голову, добродушно сказал:

– Зовсим молодэньки дивчатки. А меня Тарасом Григорьевичем кличут. Як Шевченка.

В это время в другом углу раздался внезапный крик:

– В окоп! В окоп! Эх, братишка!

Девушки вздрогнули, обернулись.

– Зовсим плохой, – с сожалением сказал Тарас Григорьевич. – А такий молодэнький. У его ноги перебитые и контузия. Моряк он, из Севастополя. Бредит часто. Сейчас знову будет мамку вспоминать.

Моряк действительно стал быстро-быстро что-то говорить, всё время обращаясь к матери. В бреду он вспоминал и алычовое варенье. На третьей койке тоже завозился раненый, будто силился подняться, но так и не смог. Рита подошла к кровати и вдруг горячо прошептала:

– Это он!

Зойка и Таня придвинулись ближе и увидели того солдата, которого вчера несли Лёня и Паша. Рита поняла, что сегодня ей петь не придётся.

Раненый опять пошевелил руками, пытался повернуть голову, и всё это – не приходя в сознание. Потом у него начался бред. Он всё время просил что-то вроде «дуззы хияр».

– Что он говорит? Чего он хочет? – добивалась от подруг Рита, но никто не мог понять эти странные слова.

– Азербайджанец он, – пояснил Тарас Григорьевич. – Мы с ним в вагоне рядом лежали. Плохой хлопец, зовсим плохой.

– Чего он просит? – настаивала Рита.

– Огурца солёного, наверное. Он, когда в сознание приходил, так всё огурца солёного просил.

– Значит, так, – подытожила деловая Таня. – Алычовое варенье, солёные огурцы. А вам что, Тарас Григорьевич?

– Мне? Мне, дивчатка, ничого нэ трэба.

– Может, бумаги для писем?

– Куда писать? Наша хата под немцем.