Жажда

Она отметила, что ускорила шаг, проходя мимо небольшого леска слева от дороги. В Ховсетере люди исчезали с улиц вечером, но Пенелопа была высокой спортивной девушкой и никогда раньше даже не задумывалась о том, что здесь может быть опасно после наступления темноты. Может, все дело в этом убийце, о котором пишут газеты. Или нет, не в этом, а в том, что кто-то побывал в ее квартире. Это случилось три месяца назад, и поначалу в душе ее зародилась надежда, что это Руар соскучился по ней. Она поняла, что кто-то был в квартире, когда обнаружила комки земли на полу в коридоре. Они точно отвалились не от ее обуви. А когда она обнаружила комок на полу в спальне перед комодом, то пересчитала свои трусики в идиотской надежде, что Руар забрал одни из них. Но нет, оказалось, не забрал. А потом она поняла, что пропало: коробочка с помолвочным кольцом, которое Руар купил ей в Лондоне. Может быть, все-таки к ней забрался обычный вор? Нет, это был Руар. Он пробрался сюда, забрал кольцо и подарил той долбанутой галеристке! Пенелопа, естественно, пришла в ярость, позвонила Руару и выложила ему все. Но он сказал, что не был в квартире, и утверждал, что потерял ключи во время переезда, а иначе он, разумеется, отправил бы их Пенелопе. Ложь, конечно, как и все остальное, но она позаботилась о смене замков в дверях в подъезд и в квартиру на четвертом этаже.

Пенелопа достала из сумочки ключи, которые лежали рядом с раздобытым ею баллончиком с перцовым газом, открыла дверь в подъезд, услышала тихое шипение гидравлической помпы, закрывающей за ней дверь, увидела, что лифт находится на седьмом этаже, и начала подниматься по лестнице на четвертый. Она прошла мимо двери Амундсенов. Остановилась. Почувствовала, что запыхалась. Странно, она в отличной форме и никогда раньше не уставала, поднимаясь по этой лестнице. Что-то не так. Но что?

Она уставилась на дверь своей квартиры.

Эти старые дома строились для существовавшего в те времена рабочего класса Западного Осло, и на освещении здесь экономили. Одно простенькое стальное бра на каждом этаже, закрепленное высоко на стене над лестницей. Пенелопа задержала дыхание и прислушалась. С тех пор как Пенелопа вошла в подъезд, она не слышала ни звука.

Последним услышанным ею звуком было шипение дверной помпы.

И больше ничего.

Вот что не так.

Она не услышала, как за ней закрылась дверь.

Пенелопа не успела обернуться, не успела пошарить в сумочке, ничего не успела до того, как появившаяся сзади рука сдавила ей грудь и руки так крепко, что остановилось дыхание. Ее сумочка упала на лестницу, и когда Пенелопа начала судорожно бить ногами во все стороны, то попала только по ней. Она беззвучно кричала в ладонь, закрывшую ей рот. Ладонь пахла мылом.

– Тише, тише, Пенелопа, – прошептал голос ей в ухо. – В космическом пространстве никто тебя не ус-слышит, знаешь ли.

Он прошипел «вжих».

Внизу раздался стук, и на минуту ее озарила надежда, что в подъезд кто-то зашел, но потом она поняла, что это сумочка вместе с перцовым газом провалилась через прутья лестничной решетки и упала на пол первого этажа.

– Что там? – спросила Ракель, не поворачиваясь и не прекращая резать лук для салата.

В отражении оконного стекла она увидела, что Харри прекратил накрывать на стол и подошел к окну гостиной.

– Мне показалось, я что-то слышал, – сказал он.

– Это наверняка Олег и Хельга.

– Нет, что-то другое. Это было… что-то другое.

Ракель вздохнула:

– Харри, ты только что вернулся домой и уже мечешься. Ты же знаешь, как это на меня действует.

– Только одно это дело, и все. – Харри подошел к разделочному столу и поцеловал ее в шею. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – соврала она.

Тело болело, голова болела. Сердце болело.

– Ты врешь, – сказал он.

– Я хорошо вру?

Он улыбнулся и помассировал ей затылок.

– Если бы меня не стало, – начала Ракель, – ты нашел бы себе другую?

– Нашел? Это так утомительно. Я и тебя-то едва сумел убедить.

– Такую, что помоложе. Такую, с которой ты мог бы иметь детей. Знаешь, я бы не стала ревновать.

– Ты врешь не слишком хорошо, милая.

Она рассмеялась, выпустила из рук нож и наклонила голову вперед, ощущая, как его сухие теплые пальцы прогоняют боль и дают ей передышку от мучений.

– Я люблю тебя, – сказала она.

– Мм?

– Я люблю тебя. Особенно если ты приготовишь мне чашку чая.

– Ай-ай, шеф.

Харри отпустил ее, и Ракель стояла и ждала. Надеялась. Но нет, боль появилась снова, подобная удару кулака.

Харри стоял, опершись обеими руками о разделочный стол, и смотрел на чайник. Он ждал, когда раздастся тихое бульканье, которое будет становиться все громче и громче, пока весь чайник не затрясется. Это как крик. Он слышал крик. Молчаливый крик, заполнивший его голову, комнату, его тело. Харри переминался с ноги на ногу. Крик, который хотел вырваться наружу, который должен был вырваться наружу. Он что, сходит с ума? Харри поднял глаза и посмотрел в окно. Все, что он увидел в темноте, – это собственное отражение. Это был он. Он был там, снаружи. Он ждал их. Он пел. «Выходите, поиграем!»

Харри закрыл глаза.