Жажда

Джексон поднимает одну бровь, глядя, как я устраиваюсь поудобнее, затем укладывается рядом. Но от меня не укрывается то, что при этом он старается не касаться меня.

Что совершенно неприемлемо – ведь сама я пытаюсь сократить расстояние между нами, а не увеличить его. Но я ценю то, что он прилагает такие старания, чтобы я не психовала. Жаль, что до него не доходит тот факт, что из нас двоих психую сейчас отнюдь не я.

Но поскольку мне хочется, чтобы из его глаз ушла настороженность, я решаю, что сейчас об этом пока лучше не говорить, и вместо этого спрашиваю:

– Ты слышал шутку о крыше?

– Что-что? – Он надменно приподнимает бровь.

– Неважно. – Я фальшиво улыбаюсь: – Она выше твоего понимания.

Он озадаченно смотрит на меня. Затем качает головой и говорит:

– Они становятся все хуже и хуже.

– Ты даже не представляешь насколько. – Я переворачиваюсь на живот и двигаюсь, пока правая сторона моего тела не прижимается к левой стороне его. – Что нужно сделать блондинке, чтобы похудеть на два фунта?

На этот раз он поднимает обе брови и говорит:

– Вряд ли мне захочется это узнать.

Но я все равно отвечаю:

– Смыть косметику.

Он громко смеется, что удивляет и его, и меня. Затем качает головой и спрашивает:

– Это у тебя что, такая болезнь?

– Это же весело и прикольно, Джексон. – Я приклеиваю к лицу противную ухмылку. – Ты же имеешь представление о веселье?

– Думаю, я могу смутно припомнить, что это такое.

– Хорошо. Как можно назвать динозавра, который…

Он прерывает мою речь поцелуем, тянет меня к себе, и я оказываюсь на нем, сажусь верхом на его бедра, а мои кудри образует занавес вокруг нас.

Джексон берет мою кудряшку и смотрит, как она обвивается вокруг его пальца.

– Мне так нравятся твои волосы, – говорит он, тянет кудряшку на себя и наблюдает, как она, спружинив, возвращается на свое прежнее место.

– Ну, а мне нравятся твои. – Я зарываюсь пальцами в его черные пряди.

Моя ладонь дотрагивается до его шрама, и он, напрягшись, отворачивает голову, так что я перестаю касаться его.

– Почему ты это делаешь? – спрашиваю я.

– Делаю что?

Я устремляю на него взгляд, говорящий, что он прекрасно понимает, о чем я.

– Я уже говорила тебе, что ты самый сексуальный парень из всех, которых я когда-либо видела, причем в это число входит множество весьма и весьма шикарных богов сёрфинга из Сан-Диего. Поэтому я не понимаю, почему тебя так беспокоит, если я смотрю на твой шрам.

Он пожимает плечами:

– Меня вовсе не беспокоит, если ты смотришь на мой шрам.

Вряд ли это в самом деле так, думаю я, но не стану возражать – постольку-поскольку.

– Хорошо, тебя не беспокоит, если я смотрю на него, но определенно беспокоит, если я касаюсь его.

– Нет, – он качает головой. – Меня не беспокоит и это.

– Ну, ладно, извини, но ты пудришь мне мозги. – Чтобы доказать это, я наклоняюсь и покрываю страстными поцелуями левую нижнюю часть его лица. При этом я не стремлюсь специально касаться губами его шрама, но и не избегаю этого. И, разумеется, как и следовало ожидать, через несколько секунд он зарывается пальцами в мои волосы и нежно прижимает мое лицо к изгибу между своими шеей и плечом.

Но прежде чем я успеваю что-то сказать, он делает глубокий вдох. Затем говорит:

– Нет, я не считаю, что мой шрам мог бы внушить тебе отвращение или что-то в этом духе – ведь ты не какая-то пустая девица.

– Тогда почему же тебя так беспокоит, если я соприкасаюсь с ним?

Джексон отвечает не сразу, и, когда молчание затягивается, я начинаю думать, что он, возможно, не ответит вообще. Но когда мне уже кажется, что ответа не будет, он говорит:

– Потому что это напоминает мне о том, как я получил его, и я не хочу, чтобы ты приближалась к этому миру. И совершенно не желаю, чтобы этот мир приближался к тебе.

Глава 49 В конечном итоге мир ломает каждого [14]

От муки, которую я слышу в его голосе, сердце в моей груди начинает биться медленно и гулко.

Разумеется, какая-то часть моего сознания не может представить себе тот мир, о котором он говорит, ведь сейчас я живу в мире, словно взятом из романа, написанного в жанре фэнтези, – в мире, полном фантастических существ и тайн. Но другая часть меня – и она больше – просто-напросто хочет, чтобы Джексон знал: о каком бы мире он ни толковал и что бы там с ним ни происходило, я на его стороне.

Я не спеша глажу ладонями его грудь и покрываю поцелуями его горло. От него опять пахнет апельсинами, а еще снегом, и я погружаюсь в этот аромат, упиваюсь вкусом его кожи, звуками его дыхания.

Его ладони ложатся на мои бедра, и глубоко в его горле рождается стон, а тело прижимается к моему. Это так прекрасно – он так прекрасен. Меня никогда еще так интимно не касался ни один парень, и я никогда еще этого не хотела, но когда речь идет о Джексоне, я хочу всего. Хочу чувствовать все, испытать все. Возможно, не сейчас, когда мы у времени в долгу, но скоро, скоро.