Жажда

К тому моменту, как я протискиваюсь в вагон метро, солнце уже плавит горы мусора на Манхэттене. Поезд стоит в пробке на Монтроузе, Лоримере и Бедфорде, и темнота туннеля превращает окна вагона в зеркала. Я отворачиваюсь от своего отражения, и вижу, как какой-то мужчина мастурбирует под плащом. На Юнион-Сквер заходит женщина и направляется к местечку, которое я себе заприметила; правда, она беременна и еле передвигается, так что наконец я все же сажусь. На работу я прихожу с опозданием на восемнадцать минут: младшие редактора уже переводят лавину телефонных звонков в отдел рекламы.

Я работаю выпускающим редактором в детском импринте нашего издательства, это означает, что периодически я прошу младших редакторов проверить, как гуппи переваривают пищу. Я собираю совещания, на которых мы обсуждаем, почему время медведей прошло и почему сейчас дети хотят читать только про рыб. Младшие редакторы не зовут меня присоединиться к ним за обедом, хоть я и стараюсь быть человеком, к которому не страшно подойти с вопросом. Я пытаюсь понять этих деятельных нигилистов поколения Z. Избегаю я только одну из них, – именно она этим утром четверга подходит к моему новому, аккурат в центре офиса, столу.

– Не понимаю, откуда эти репортеры раздобыли наши внутренние номера. Ты не видела Кевина?

Арья старшая из младших редакторов. Еще она единственная черная в нашем отделе, не считая меня, и это порождает сравнения между нами, в основном не в мою пользу. У нее не только всегда наготове какой-нибудь факт о Докторе Сьюзе, о котором никто не знал, – она к тому же и просто милая. Симпатичная, какими бывают только островные женщины: кожа у нее словно отлита из металла. В офисе она пользуется популярностью – живые тобагонские глаза и щечки-яблочки усыпляют бдительность наших белых коллег. Она хорошо играет свою роль. Лучше, чем я. Когда мы наедине, то видим истинные лица друг друга даже сквозь фальшивые улыбки. Я вижу ее голод, она видит мой.

– Не знаю, может, по душу Кевина наконец-то явился Фонд наследия, – отвечаю я, беря кружку с кофе.

– Не смешно, – говорит Арья. В общем-то, я уже почти перестала беспокоиться по поводу того, что она составляет список причин, по которым должна получить мою должность. Теперь это только вопрос времени. Единственное, что меня волнует – я по-прежнему хочу быть ее другом. В свой первый день она явилась сюда во всем своем кротком великолепии, готовая стать символом равноправия. И, как обычно – будучи единственным черным в комнате и все еще надеясь, что в следующий раз все будет иначе – она огляделась, ища меня. И когда она меня нашла, когда мы взглянули друг на друга впервые, наконец освобожденные от знамени в руках, я почувствовала невероятное облегчение.

А потом я просчиталась. Слишком много гнева, слишком рано выплеснувшегося в разговоре. Слишком много «можешь себе представить, что эти белые…». Слишком много «полицию – нахуй». Мы обе прошли через школу «Работай вдвое больше – получи вполовину меньше», но, уверена, она по-прежнему считает это приемлемой платой за вхождение в общество. Все так же подстраивается, ожидая, что ее выберут. Так и случится. Потому что это искусство – быть черным, упорно трудиться и казаться безобидным. Это все про нее, и ей неловко, что я не такая.

Мне бы хотелось верить, что я не стремлюсь быть упорной, потому что знаю о жизни больше. Но иногда я смотрю на нее и думаю: может быть, проблема не в ней, а во мне? Может, дело в том, что я слабая и слишком чувствительная. А может, проблема в том, что я офисная шлюха.

– Они никогда не позволят тебе иметь столько власти, сколько ты хочешь. – Мои слова продиктованы завистью, и мне интересно наблюдать за тем, как Арья колеблется: продолжать ли ей играть свою роль или принять мою откровенность? Она наклоняется ближе, и я чувствую ее запах: это типичный сладкий аромат любой чернокожей девушки – масло жожоба, лосьон с ароматом розы, кондиционер для волос «Блю Мэджик».

– Откуда тебе знать? Ты по-прежнему выпускающий редактор, уже три года, – отвечает она. Я могла бы сослаться на то, что опыта у меня все-таки побольше, но это было бы нелепо. Наши годовые зарплаты различаются ровно на сумму месячного платежа по образовательному кредиту.

– Нам только что прислали корректуру той серии книг о купании. Сможешь ей заняться? – говорю я, отворачиваясь. Я проверяю телефон, надеясь увидеть сообщение от Эрика. Какое-то подтверждение того, что первое свидание и впрямь прошло хорошо, или свидетельство, что ему не терпится увидеть меня сегодня. Я раздумываю, не отправить ли ему исчерпывающий список того, что ему разрешено со мной делать, чтобы мы были на одной волне, но получившийся черновик выходит слишком в стиле Хельги Патаки[3]. Несколько раз я пытаюсь его переписать, но потом сдаюсь и отправляюсь на поиски Кевина, который и купил права на рукопись, спровоцировавшую этот пиар-кошмар – иллюстрированную книжку по истории для юных консерваторов, лирическое рассуждение на тему радикализма либеральных медиа и мученичества земледельческих штатов.

* * *