Жажда

– Пропащая ты душа, Марта. В универе пропащая, в музеях загулящая и вообще скучная до зубовного скрежета – ни сплетен, ни развязного поведения. Если бы не жила с тобой в комнате уже четвертый год, да не видела своими глазами все концерты твоего хахаля, подумала бы – синий чулок. Мэри Поппинс – в молодости.

– Перестань, – отмахнулась я. – Я просто умею расставлять приоритеты.

– Ну да.

В туалете зашумела вода. Ларка недобро сверкнула глазами.

– Хочешь давиться своей высокоморальностью? – понизила голос она. – Пожалуйста. Только на сестре опыты не ставь. Нормальная девка она у тебя.

Я упрямо поджала губы. В чем-то Ларка все же была права, но мне ужасно не хотелось этого признавать. Маша менялась. И совершенно не в ту сторону, какую мне хотелось.

– Да я не удивлюсь, если ее уже половина общаги кулинарного перетрахала! – взорвалась я и смущенно прикрыла рот, когда Ларка громко шикнула.

Соседка легко выпорхнула из-под тяжелого одеяла, прошлепала босыми ногами и ухватила меня за локоть.

– Марта, – зашептала она прямо в ухо. – Не забывай, что в общаге слишком тонкие стены, а девка не страдает глухотой, хоть и пьяна в зюзю.

Я сглотнула. Тяжелым взглядом обвела поцарапанную коричневую дверь в ванную. Она была плотно закрыта изнутри.

– Маша!

Руки тряслись, я сбивала костяшки пальцев о деревянную поверхность немой двери.

– Машка, открой сейчас же!

Ларка громко пыхтела сзади, черные пряди ее волос нависали и щекотали кожу моей шеи.

– Маша, если ты немедленно не откроешь – я выломаю дверь! – пискнула я.

– Скорее дверь сломает тебя, чем ты ее, Мэри Поппинс – два вершка от горшка, – хмыкнула соседка и расхохоталась.

– Замолчи!

Шум воды, доносившейся из ванной, внушал мне болезненный ужас. Перед глазами мелькали картины – одна страшнее другой.

Я отступила на четыре шага, примерилась и кинулась на дверь, краем глаза заметив вытянувшуюся Ларкину физиономию. В плече что-то щелкнуло и пронзило тело острой болью. Дверь даже не дрогнула. Зато я, кажется, и, правда, что-то сломала.

Поплыли разноцветные круги.

– Машенька, открой, – захрипела я, пытаясь словить воздух, который враз стал соленым и горячим.

В ответ мне, вода за дверью зашлась еще большим напором.

– Пожалуйста!

Здоровой рукой я вновь заколотила в дверь. Лицо стало мокрым: от пота, слез.

Я была на грани.

Наверное, именно так начинается истерика. Клокочущими всхлипами, что рвались из груди, стягивали желудок в крутой узел и переворачивали весь мир. Будто кто-то грубо рылся в твоей черепушке.

Ларка по-хозяйски отодвинула меня и припала щекой к двери.

Боль пульсировала в плече. От острых игл, которые, казалось, жадно вонзились в кость – отнималась рука. С губ сорвался прерывистый вздох. Никакая боль не сравнится с той, если я потеряю Машку.

– Эй, слышишь? Открой! Я писать хочу! – жалобно проскулила Ларка.

Вода не унималась. Текла и текла. Машка не отзывалась. Словно и, правда, оглохла. Я готова была сорваться и кинуться по комнатам, чтобы найти хоть какого-то крепкого парня, взломать проклятущую дверь!

– Слушай, я все понимаю, но найди себе другое место для заседаний! Дзюрить в штаны из-за тебя мне не улыбается! – неожиданно громко гаркнула Ларка.

Так, что я даже поежилась.

Вода затихла.

Соседка повернулась ко мне и подмигнула, победно улыбаясь. Замок щелкнул, дверь скрипнула. Я рванула ее на себя.

Машка сидела на краю пожелтевшего от времени унитаза и размазывала тушь по лицу.

Живая.

Невредимая.

Зареванная.

Разом с облегчением нахлынула неимоверная злость. Захотелось придушить сестру собственными руками! За такую безжалостную манипуляцию моими нервами!

Почувствовала, как чьи-то пальцы легли на плечо – присела, уходя от болезненного касания. Протестующее вскрикнула. Странно, но злость мгновенно улеглась.

– Я пойду, чай нам сделаю, – довольно пропела Ларка, убирая руку с моего плеча.

Дышать сразу стало легче.

– Какой чай в два часа ночи?

– Какой? – улыбнулась соседка. – С коньяком!

Я уяснила давно: если Ларка что-то решила, то убеждать ее в обратном – смысла нет. Все равно не послушает. А нервы твои потрепает. Постарается на славу. Ларка – она ведь матерее каратиста с черным поясом, в сфере отношений. Интернатовское детство научило выживать и никогда не давать себя в обиду. Ни при каких обстоятельствах не казаться слабой. И Лара не казалась, да и мне не давала.

Поэтому, когда Ларкины шаги затихли в коридоре, я лишь хмыкнула и обратила все внимание на сестру. Машка наклонила голову, избегая смотреть мне в глаза.

Прямо на грубо выкрашенный синей краской пол падали ее крупные слезы. Так проникновенно умеют плакать только маленькие дети, актрисы перед объективом камер и… Машка.

Я села на колени перед сестрой, стараясь отключиться от боли, что билась в плече. Взяла Машку за подбородок и заставила посмотреть на себя. Ее лицо было заплаканным, в разводах от макияжа, нижняя губа дрожала. Слезы, как крупные бусины, продолжали скатываться из глаз, скользили по шее за ворот платья.

– Прости меня, – выдавила я. – Машка, я просто очень за тебя волнуюсь.