Жажда

— На все, это серьезно, — уголки ее губ поползли вверх, но глаза оставались серьезными, холодными и беспристрастными. — Так ли на все?

Я отодвинулась и упрямо вздернула подбородок, всем своим видом показывая, что от своего заявления не отступлюсь.

Бабушка кивнула:

— Хорошо, дитятко. Знаю, чем помочь твоему суженому можно. Силу он свою тебе отдал, не ожидал, что не сможет в объятьях удержать, пока восстанавливаться будет. Ты у меня резвой козочкой оказалась, раз! — и ускакала в ночь. Он и опомниться не успел.

— Ну, бабушка! — скривилась я, опять чувствуя жгучую волну вины.

— Запомни: вместе — вы сила, а порознь… Помнишь присказку про прутики? Если вместе сложить — никто не сломает, а вот по отдельности переломить труда не составит. — Она задумчиво почесала подбородок. — В схватке даже зверю любому силы нужны, вот их тебе и надо ему вернуть, Мартуся.

— Я согласна. Как?

Баба Стася покачала головой:

— Ишь ты, быстрая какая! Погодь, пока не знаешь всех условий и последствий.

— Мне все равно.

Бабушка с кряхтением поднялась на ноги и прошаркала к печке. Достав глубокую миску налила туда воды и поставила на пол передо мной.

— Всему есть своя цена, дитятко. И за это тебе придется расплачиваться собой.

Я непонимающе нахмурилась:

— Как это?

Баба Стася вынула из кармана широкой юбки большие ножницы. Блеск от серебряных лезвий оттенял ее пальцы синевой.

— Чтобы Данила твой смог побороться за жизнь на равных, придется тебе часть себя отдать. Знай, — она понизила голос до шепота, который вдруг прозвучал в этой неестественной тишине зловеще, — эту потерю никогда чувствовать не перестанешь. Свыкнешься, забудешь, но черноту вокруг сердца ощущать все равно будешь. Часть, что отдашь, не восстановится, а если вздумаешь долгое время вдали от мужа быть — совсем худо будет. Опустеешь, девочка.

Я не знала, как именно течет время здесь… В мире сновидений? Но подсознательно понимала, что там, в реальности, счет пошел, ни на минуты, а на секунды.

— Я согласна! — Нетерпеливо вскрикнула.

— Тогда отсекай.

— Что?

Она протянула ножницы:

— Волосы режь, Мартуся, да покороче.

Несмотря на былую решительность, пальцы подрагивали, ножницы оказались холодными и тяжелыми, но отступать я не собиралась.

Кое-как собрав волосы одной рукой в неряшливый хвост, я поднесла ножницы к его основанию.

— Над миской режь, внученька. Смотри, чтобы не попадало, — подсказала бабуля.

Сама она держала в руках пучок каких-то трав, ожидая совсем рядом. Ее присутствие и незримая поддержка, словно вливали в меня силы.

— Думай о муже и отсекай от себя силу.

На секунду прикрыв глаза, я представила Данила прямо перед собой и, набрав побольше воздуха, решительно чикнула ножницами. Волосы упали точно в миску, не рассыпавшись, как и просила баба Стася.

Глаза защипало.

Ощущение было такое, будто от меня урвали большой кусок, жадно, неаккуратно и больно.

Голова закружилась, но, как ни силилась, я не могла распрямиться и отвести взгляд от миски. Ведь точно помнила, что через прозрачную воду просматривалось эмалированное дно! Сейчас же вода выглядела темной, как агат, и покрыла волосы полностью, точно спрятав их под темной вуалью. А еще меня откуда ни возьмись посетило чувство дежавю, словно не в миску смотрела, а в темные воды озера вокруг острова заблудших душ.

Боковым зрением я уловила, как бабушка подожгла пучок из трав.

Громким шепотом проговаривая молитвы, она принялась окуривать меня сладким дымком, что испускали травы, водя руками вокруг тела, будто бы пыталась соткать невидимую сеть.

В воздухе разлился насыщенный запах чабреца. Он, казалось, проникал в каждую мою клетку, пытаясь заполнить ту зудящую пустоту в груди, что сейчас причиняла дикую боль.

Глаза Данила так и мерещились всюду: на внутренней стороне век, в темных водах, в отражении. Не знаю, сколько это состояние продлилось, но напряжение покинуло меня только тогда, когда в миске все вспыхнуло золотыми искрами, вода испарилась, а я смогла отвести взгляд, точно освободившись из невидимого плена.

— Вот и все, внученька, — приласкала улыбкой бабуля. — Вот и все.

— Он жив?

— Ты сделала все, что могла. Теперь очередь за ним. Захочет выжить — выживет.

К моему разочарованию, ее слова не принесли должного спокойствия, а лишь разожгли смутную тревогу.

Бабушка словно почувствовала мрачное настроение, склонилась ко мне и заключила лицо в теплые объятья ладоней. Она принялась успокаивающе поглаживать мои щеки, не переставая глядеть на меня светлым, ласковым взглядом. В тот момент стало казаться, что в ее глазах собралась вся земная мудрость, которая манит меня, как драконов — злато, блестит, сияет, а дотянуться до него все не получается. То ли сил не хватает, то ли устремление мало.

— Не думай о плохом, деточка, — сказала она. — Ты сделала все так, как надо. Умница моя.

— Ну, какая я умница, буля? — неохотно вывернулась из ее объятий. — Я одногруппников своих помогла убить! А потом я их съела! Я монстр, каннибал, убийца!

Баба Стася с громким кряхтением села на лавку:

— Вот всегда ты, Мартуся, любила заранее выводы составлять.

— Ты о чем?