Жажда боли

Астик давит насекомое большим и указательным пальцами. «Поразительно, — думает пастор, неся из своей комнаты бритву, — как неожиданные происшествия могут раскрыть характер человека. Каким хорошим солдатом, наверное, был Астик, хорошим солдатом-христианином. Я рад, что зову его другом».

Они раздевают больного, сворачивают одежду в узел, чтобы сжечь, и бреют его, словно труп. Джеймс и впрямь похож на труп: такой же бледный, бледный и желтый. Пока они заняты бритьем, Джеймс смотрит в потолок. Дышит слабо и часто. Сэма опять посылают с поручением, на этот раз к доктору Торну. Вши копошатся даже у Джеймса в бровях. Брови сбривают, вшей давят.

В дверях появляется миссис Коул с чаем. Пастор, подойдя к ней, забирает чай, дует на него и пытается из ложки влить немного сквозь шершавые губы Джеймса. Но чай течет по подбородку больного.

— Кажется, мне никогда не приходилось кормить человека с ложки.

— Ерунда, — отвечает Астик, — сегодня утром вы накормили целую церковь, ваше преподобие, хлебом и вином.

— Это верно, сэр. Но сейчас мне чертовски трудно. Все льется мимо.

— Поднимите ему голову. Вот так. Еще не дай бог захлебнется.

— Ага! На этот раз немного попало. Он проглотил. Это будет вам как новая кровь, доктор.

Ложка за ложкой, Джеймс выпивает полчашки. Внутри разливается тепло. Впервые за много дней он чувствует, что у него есть тело. Нельзя сказать, что ему приятно о нем вспомнить. Когда он последний раз ел? Мэри давала ему какие-то корешки в лесу Нью-Форест. Потом в Солсбери на рынке раздавленный с одного боку апельсин и немного хлеба. С тех пор ничего; ничего, кроме листьев с живых изгородей. Невероятным усилием, точно спихивая камень с груди, он поворачивается на бок. Кто такой этот человек?

— Мэри! — что есть силы зовет он.

— Кажется, он что-то сказал, — прислушивается Астик. — Повторите, сэр.

— Мэри.

— Мэри?

— Да, — подтверждает пастор. — Эта та женщина, с которой он пришел.

— Она его жена?

— Спутница. Во всяком случае, я так думаю. Успокойтесь, доктор. Она скоро придет. Моя сестра и мисс Астик оказывают ей необходимую помощь. Я думаю, вы пришли издалека.

— Издалека, издалека… — повторяет Джеймс.

Теперь он уже не знает точно, говорит ли он вслух или про себя. «Неплохо было бы умереть здесь, — думает он. — Наверное, это и есть конец пути». Повернув голову набок, он видит преподобного Лестрейда и мистера Астика, раздетых до пояса и стоящих один против другого, словно они собрались бороться. Рука Астика взлетает вверх.

— Поймал! — кричит он.

— Великолепно, сэр! — ответствует пастор.

— Таким завшивленным я не был со времен французского похода.

Джеймс с бритой луноподобной головой плывет по подземным рекам лихорадки и истощения. Дважды является Торн, осматривает больного, стоя на расстоянии ярда от кровати, и оставляет коробочку с доверовым порошком; коробочку, которая, как и следовало ожидать, бесследно исчезает после очередного прихода Мэри.

У Мэри свой режим, но никто не расположен вмешиваться в ее дела. Она копается в пасторском саду. Перед самым восходом и заходом солнца направляется в лес, откуда возвращается с полным передником ангелики, первоцвета, чистеца и других растений, названия которых не сразу припомнишь.

На ней надето одно из старых платьев миссис Коул, поскольку фигура экономки более других похожа на Мэрину. Правда, юбку все же пришлось укорачивать в комнате Дидо, и Мэри совершенно спокойно стояла перед ними, как принцесса в окружении своих служанок. Тогда-то, одевая ее, они обнаружили татуировку: голубые звезды, падающие вниз по мягкой части бедра от крестца до сгиба коленки.

Конечно, о Мэри ходит немало пересудов. Говорят о волшебстве, дурном глазе, черной магии. Однако в этой чужестранке ощущается такая кротость, что в Михайлов день миссис Коул, к своему изумлению, спрашивает ее совета по поводу распухших коленей. И Мэри лечит ее, сжимая руками суставы, пока вокруг ног экономки не образуется лужа из вытекшей жидкости. («Боже правый! — говорит миссис Коул одной из кумушек в следующее воскресенье, в доказательство поднимая юбки и демонстрируя свои поздоровевшие, мускулистые, круглые и розовые колени. — Что у нее за руки! Что за руки!»)

На Троицу Джеймс впервые встает с постели, шутовская фигура в старом костюме пастора, шаркая, бродит по дворам и саду; его находят спящим в траве или даже свернувшимся калачиком на ковре в гостиной.

К облегчению его преподобия, у Джеймса более не появляется желания лазать по деревьям и ничто не свидетельствует о помрачении рассудка. Где бы ни пришлось ему побывать, в каких бы неведомых широтах ни довелось путешествовать, сейчас он, судя по всему, пребывает в здравом уме, дает разумные ответы на все вопросы, хотя последние до сих пор не выходили за рамки простого катехизиса: «Как вы чувствуете себя сегодня, сударь?» — «Лучше, благодарю вас»; «Пойдете сегодня на прогулку?» — «Пойду»; «Не желаете ли перекусить?» — «Если можно, чашечку чая, сударь».