Садясь в машину, он намеревался отправиться домой и сам не мог бы сказать, в какой момент передумал. Наверное, он вел машину на автопилоте и, прежде чем осознал это, свернул во Французский квартал.
Он возвращался к месту преступления.
Энн стояла под душем, пока вода не стала холодной.
У нее не осталось никаких сил, но спать ничуть не хотелось. Она собиралась остаться в больнице, но врачи все равно не позволили бы ей сегодня зайти в палату к Джону.
Она провела ужасную ночь, страх перед тем, что Джон может умереть, не отпускал ни на секунду.
Теперь она испытывала ужас, думая о том, что ждет его, если он останется жив.
То, что жизненные показатели Джона начали стабилизироваться, несколько ободрило ее, но она пришла в отчаяние, осознав наконец, что женщина мертва.
Женщина, которую рисовал Джон.
Женщина, с которой он был.
Женщина, которая у него была…
Нет!
Да куда же, черт возьми, подевалась вся ее уверенность? Уж знала-то она его по крайней мере лучше всех на свете! Он не был убийцей.
Но мне ведь неизвестны все обстоятельства, напомнила она себе.
Почему она не сказала этого копам? Потому что копы заранее считают Джона виновным и она не уверена, что это помогло бы ему?
Потому, вероятно, что это единственное, что даст ей возможность ему помочь?
Она дрожала.
Тот коп понял, что она лжет. А ведь предстоит снова встретиться с ним. И он опять будет настаивать.
— Я не должна ему ничего говорить! — прошептала она вслух.
Во всяком случае, ей так показалось. Она не была сильна в юриспруденции, но понимала: ее могут обвинить в том, что она препятствует следствию. Ну и черт с ними! Она никому ничего не собирается сообщать. По крайней мере до тех пор, пока не узнает, что состояние Джона улучшилось. Пока он не обретет возможность бороться за себя сам.
А если он никогда не обретет этой возможности?
Тогда за него будет бороться она.
Решено. Энн, дрожа, вышла наконец из-под душа, закуталась в поношенный махровый халат и прошла в гостиную. Поколебавшись немного, все же выключила свет. Уже настало утро. Раннее утро. Шторы на балконной двери были раздвинуты, и двустворчатая дверь раскрыта. Энн видела, как встает солнце, оранжево-золотое, прекрасное, льющее мягкий, радужный свет на ажурное литье балконной решетки. Навстречу свету нового дня начали раскрываться цветы. Как же столь прекрасный день может быть полон такой боли? Такой трагедии! Но вероятно, близкая смерть ее бывшего мужа не могла отменить великолепие восхода. Сколько красоты в картине смены ночи новым днем!
Она пошла на кухню, задержавшись по дороге у входной двери. Когда она вернулась домой, полиция уже закончила осмотр. Ей позволили смыть следы крови, оставленные Джоном, и свинцовый порошок, с помощью которого они снимали отпечатки пальцев. Придя домой, она повздорила с остававшимися там еще экспертами, поскольку не могла понять, зачем им брать образцы крови Джона с входной двери, если он залил кровью всю больницу. А также почему необходимо снимать отпечатки его пальцев — ведь никто не отрицает, что он здесь был.
— Такова процедура, — любезно, но твердо объяснил ей офицер. — Мы должны следовать правилам, какими бы нелепыми они ни казались.
— Но вы ведь уже все здесь осмотрели, — настаивала она.
— Да.
На площадке перед дверью оставили постового.
Для ее безопасности, как ей объяснили.
Прекрасно. Она действительно была немного напугана. Потому что тот коп с орлиным взором в одном точно прав: если Джон невиновен, а он наверняка невиновен, значит, на него и на девушку напал кто-то другой.
«Аннабелла».
Он прошептал это слово — название клуба, где работала Джина, где работали почти все его «дамы».
Я не делал этого, Господи, я этого не делал… Аннабелла…
Она поспешила в кухню и автоматически достала с полки кофеварку. Ведь было утро.
Я не спала, напомнила она себе. Энн была взвинчена до предела, ей не нужен был кофе, ей нужен был глоток вина.
Она достала из холодильника бутылку шабли, не стала утруждать себя хождением за изящным винным бокалом, а взяла простой стакан для воды, налила в него вина и вышла на балкон.
Я не делал этого, Господи, я этого не делал… Аннабелла…
— Я этого не делал, Аннабелла, — вслух выдохнула она. — Черт бы тебя побрал, Джон, — уже громче произнесла она, — почему ты не сказал мне хотя бы что-нибудь еще? Например, имя того, кто на тебя напал!
Она отпила большой глоток вина, потом, посмотрев через стекло стакана на узкую улочку внизу, увидела машину, припаркованную на другой стороне. Опершись на машину, стоял и смотрел на балкон Энн мужчина.
Не какой-то мужчина.
Тот самый.
Коп. Орлиный Глаз. Лейтенант Как-там-его.