Жажда искушения

Он выкрикивает ее имя, бежит к ней. И чем быстрее бежит, тем медленнее приближается. Его голос звучит искаженно, словно записан на старую, истершуюся пленку. Ноги у него слабеют, как будто по прихоти жестокого режиссера движение в кадре должно замедлиться. Он слышит музыку, любимую музыку своего города, она прорывается сквозь ее отчаянный крик, ее мольбу о помощи.

— Джина!

Он бежит, бежит…

Наконец подбегает к ней. О Боже, его вдруг пронизывает острая боль.

И кровь, Господи, сколько крови!

Лицо! Лицо, выступающее из мрака. На один короткий миг оно предстает перед ним. И тут же исчезает. И даже в своих снах…

Он не уверен, что сможет снова извлечь его из мрака памяти, даже во сне.

Складная. Он назвал ее поначалу складной.

Абсолютно неверное определение и по форме, и по существу.

Она великолепна. Ноги прекрасной формы. Изящная грудь, идеального размера. Тонкая, гибкая талия, совершенная линия плечей. Глаза, когда она смотрела на него, напоминали дымчатые хризантемы. От ее улыбки у него сердце готово было выскочить из груди. А страсть, с которой она отдавалась ему, заставила его обрести острое чувство жизни, которое, как ему казалось, он уже безвозвратно утратил.

Наверное, не следовало бы делать этого. Очень плохо. Но все же в тысячу раз лучше, чем вчера, когда он ушел.

Он лежал, обняв ее, положив ее голову себе на грудь. Энн была восхитительна не только потому, что он только что испытал с ней бешеный оргазм. Редчайшим человеческим качеством была ее преданность Джону Марселу и готовность доказать его невиновность, даже с риском для собственной жизни. Слепая вера. В силу профессии он презирал слепую веру, но Энн заставила его увидеть, что такая вера тоже достойна уважения.

— Голодна? — спросил он.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась она.

— Я имею в виду, не хочешь ли ты поесть.

— А у тебя есть еда?

Засмеявшись, он встал и, шлепая босыми ногами по деревянному полу, направился в кухню.

— Меню, конечно, изысканным не назовешь, но пара бутылок приличного вина у меня всегда найдется. Держу на всякий случай про запас пачку-другую крекеров, консервированный суп и прочее. И потом здесь всегда есть… гм-м… Завернись-ка во что-нибудь. Мы пойдем на улицу.

— На улицу?

— Пошли.

Она смотрела на него так, будто он сошел с ума, — зеленые глаза расширены, светлые всклокоченные волосы обрамляли удивленное лицо. Он бросил ей халат, сам надел длинную рубашку, схватил ее за руку и вытащил из постели.

— Проверим сети, — объяснил он.

— Мы будем проверять сети?

— Ага.

Стащив ее с крыльца, он повел Энн за угол дома. Задняя стена его, как оказалось, нависала прямо над водой.

Дом принадлежал ему, земля, на которой стоял дом, — тоже, сколько бы ни стоил этот клочок Дельты. Но сети ставили его кузены, которые при необходимости пользовались домом, таков был негласный уговор.

— Дай мне руку, — велел Марк. Она, все еще в замешательстве, смотрела на него, не понимая, что он собирается делать, но уже готовая подчиниться.

Слепая вера.

Ему она будет бесконечно преданна.

Черт! Он влюбляется.

— Вот здесь, тяни за веревку.

Схватившись за противоположные концы, они вытащили сеть, привязанную к столбам причала, который представлял собой заднее крыльцо дома. Увидев запутавшихся в сети раков, Энн вскрикнула.

— Они очень вкусные, — сказал Марк, схватив одного за голову и высасывая мясо из хвоста.

Энн побледнела.

— Не волнуйся, — успокоил он ее, — у нас есть газовая плита, и я их приготовлю. Если хочешь, конечно.

— Я ела мясо раков, — с отвращением сказала она. — Я ведь уже давно здесь живу. — И после некоторого колебания добавила: — Но я никогда не ела их сырыми.

— Они вовсе не так плохи, особенно когда умираешь от голода.

— А ты умираешь?

— Секс возбуждает аппетит.

Она неожиданно покраснела.

Марк невольно протянул руку и погладил ее по щеке и подбородку.

— Я приготовлю чудесных «дьявольских раков а-ля Марк Лакросс».

— А из меня выйдет прекрасная кухонная рабыня. Что ж, пошли.

В кухонных шкафах было полно острых соусов и приправ. Вскоре рачье мясо уже шипело в масле на раскаленной сковороде, вино было открыто и распечатаны коробки с крекерами. А еще через некоторое время на столе появился приличный ужин. Несколько минут они жадно ели, обмениваясь лишь отдельными словами.

— Очень вкусно, — заверила она его.

— Спасибо. Конечно, из свежих продуктов получается еще вкуснее.

— Куда уж свежее.

— Ассистент у повара был великолепный. — Марк поаплодировал.

— Просто мы оба умираем от голода.

— Что правда, то правда. Может быть, великие повара своей славой обязаны умирающим от голода едокам.

— Гм-м, не исключено, — вытирая пальцы салфеткой, она сверлила его взглядом. — Чудеса: я ем болотных ворованных раков в компании полицейского.

Он широко улыбнулся:

— Вряд ли мне придет в голову арестовать самого себя. А кроме того, они вовсе не ворованные.

— Но мы едва ли сможем вернуть их.

Он поднял бокал и, проглотив еду, сказал с лучезарной улыбкой:

— Я ведь из этих мест. У меня здесь семья. Я же говорил тебе, я — «собачий енот».

— Что за слова!

— Если кто-то говорит так о себе самом, в этом нет ничего оскорбительного.