Жажда любви

— Да... но... на... — с мольбой обратилась к ней Лизетт, стараясь объяснить ей в чем дело и мешая при этом французские и английские слова. — Я... я... потерялась...

— Я думаю, — отвечала Гак, — и нисколько этому не удивляюсь. Выходите отсюда. Я пойду с вами.

Она повела за собой Лизетт по правому коридору и постучала в дверь леди Дианы.

— Пожалуйста, миледи. Вот ваша горничная. Она тут заблудилась, непривычка к большому дому, я думаю.

Она осторожно толкнула Лизетт к двери и затем остановилась, натягивая на руку шелковый чулок, штопанием которого занималась перед этим. Она услыхала гневный голос леди Дианы. Гак не понимала французского языка, а леди Диана говорила по-французски; но, даже не будучи лингвистом, Гак понимала бранные слова, употребляемые в гневе, — это был ведь универсальный язык.

— О, какой нрав, какой нрав! — повторила Гак с удовлетворением, возвращаясь в свою комнату и принимаясь за работу. — И все это из-за своей наружности! Я бы скорее согласилась иметь косые глаза и рот, похожий на щель почтового ящика, чем стала бы так беспокоиться по поводу своей красоты...

ГЛАВА IV

Зачем меня вы радости лишили

В такие дни, когда весна пришла,

Когда в саду дрозды заголосили,

И снежным цветом липа расцвела?

О вы, кто краше всех цветов на свете!

Зачем, уйдя, оставили вы мне

Цвет вишни белый, точно снег в букете,

И песнь дрозда в зеленой вышине?

Фрэнсис Ионг

Шарль Кэртон смотрел на Сару в начале своего знакомства с ней, как на маленького одинокого ребенка, который был совсем не у места в небольшом доме в Керцон-стрит, где спертый воздух был надушен и где, по-видимому, преобладали мужчины, которые слишком громко смеялись и держали себя слишком непринужденно, по-домашнему. Но постепенно Сара сделалась для него занятным маленьким созданием, и его забавляло брать ее с собой по воскресеньям в зоологический сад и на утренние спектакли и покупать ей шоколад, перчатки и нарядные зонтики.

Когда миновал этот период, в течение которого Сара производила на него впечатление славного, интересного ребенка, он вдруг открыл, что она вовсе не была такой уж маленькой девочкой, и решил помочь ей вырасти. Он был таким искусным учителем, что Сара выучила его уроки гораздо скорее, чем он этого желал.

Он понял, что она его обожает, и сначала был тронут ее робким поклонением, а затем пленился им, как светский человек и знаток женщин.

Вспышки привязанности сорокалетнего мужчины к семнадцатилетней девушке, частью выраженные, частью же скрываемые им, пришли к неизбежному концу, поскольку это касалось его, так как он не желал и не имел намерения жениться.

Шарль Кэртон был опытным инструктором в любви, даже еще раньше, чем увидел Сару, но он был ее первым партнером в мистическом любовном танце. Он колебался сначала, приглашать ли ее на этот танец, как не был уверен, что их пары будут согласованы, а он ненавидел неловкость потому, что это испортило бы ему удовольствие. Но когда он убедился, что Сара обладает чувством ритма и что как ученица она может быть блестящей, то он употребил все свое искусство, чтобы научить ее этому танцу.

Он имел огромный успех, больше чем даже мог предполагать, и даже несколько смутился этим.

Над ним стали подсмеиваться и дразнить в клубах, и он невольно чувствовал себя старым и смешным. Тогда он решил покончить с этим, избегать посещений маленького домика в Керцон-стрит, и посылал Саре подарки вместо писем, оптимистически уверяя себя, что она, наверное, поймет.

Но поведение Сары должно было разрушить все его оптимистические надежды. Она упорно цеплялась за прежнее и отказывалась приспособляться к новым условиям. Тогда Шарль просто стал отдаляться от нее и избегал ее так упорно, что в конце концов она сама пошла на поиски за ним.

Его в самом деле не было дома, когда она однажды пришла к нему. Она осталась ждать его, и когда он пришел с несколькими друзьями, то застал ее у себя. Он открыл дверь своим ключом, и слуга не слыхал его.

Сара увидала только Шарля; света не было в комнате, и она была освещена огнем камина. Она встала, когда Шарль вошел, и сказала ему:

— Я не могла больше оставаться в разлуке с вами. Я так жаждала видеть вас.

Разумеется, дело это замяли, никто не знал этого и тем не менее все говорили об этом, и большинство заявляло, что ничего другого нельзя было ожидать от девушки, в жилах которой текла кровь Лэнсдаля; «какова мать, такова и дочь!» — прибавляли все.