Жажда мести

– А, – сказал он, глядя на студентов. – Студенческая сходка. А-а, это тот самый Волгин, что с Волги, который… Впрочем, молчу. Танечка, найди-ка, милочка, мне протокол, ну, когда к нам приходили с проверкой из министерства. Хорошие у нас ребята учатся. Правда, Танечка?

– Да, Эдуард Исаевич, замечательные, это вот Борис из МИФИ.

– А-а-а, – протянул Дрожайший и сквозь очки поглядел на Бориса. – Самсонова, кстати, звонила? – Он посмотрел на Волгина и покачал головой, вспомнив анонимку.

– Эдуард Исаевич, не звонила, она всегда так, – пожаловалась Козобкина, роясь в бумагах.

– Так ты меня информируй. Звони. Не мне, так моему заместителю Пшеницыной. Звони. Кстати, Волгин, вы на каком курсе?

– На первом, – отвечал он, побледнев, при упоминании имени Самсоновой.

– Скажите, Волгин, а задолженностей у вас нет? Кстати, Танечка, может, с Людмилой Октавиановной что-нибудь случилось? Да, скорее всего.

Дрожайший ценил в людях скромность, хотя сам большой скромностью не отличался. «Но зато доносы не пишу», – подумал он, когда получил пересланную на кафедру анонимку на Самсонову. Он ценил, уважал и побаивался ее из-за неожиданно высоких связей. «Неужели она выполняет задание спецорганов? Если такое возможно, то она должна вести себя совсем иначе, не ездить, например, на уборку картофеля и не связываться в чисто любовном смысле с этаким красавцем. Есть в этом юноше что-то чистое, неиспорченное. Нет, она не из спецорганов».

– Позвони-ка Самсоновой, милочка, – попросил Дрожайший и сел рядом с Волгиным, желая рассмотреть его хорошенько. И подумал, что не ошибся в первой оценке, перед ним действительно экземпляр мужской красоты и силы. Козобкина набирала номер телефона Самсоновой, но никто не отвечал.

– Вот что, молодые люди, мы сейчас снарядим к доценту Самсоновой делегацию. Пойдет Татьяна Козобкина, а вы, товарищ Волгин, можете к ней присоединиться.

Волгин предложил сходить вместе. С ним собрался и Борис Горянский.

Они прошли Пушкинскую площадь, свернули на Страстной бульвар. На Каретной улице Козобкина зачитала по бумажке адрес и многозначительно поглядела на Волгина, который, по ее представлению, не раз уже бывал по этому адресу. Восьмиэтажный, послевоенной постройки дом стоял фасадом на улицу и являл собой образец архитектуры последних лет. Каждая квартира имела балкон, а лестничные площадки просторны и пол выложен узорной плиткой. Три дома замыкали каре, образуя прекрасный двор, внутри которого были разбиты сквер и детская площадка.

– Хороший домик, – определила Козобкина, входя в подъезд.

– Мы подождем, – сказал Борис, предлагая Волгину пройтись по двору. Они не успели дойти до детской песочницы, как их окликнула Козобкина.

– Мальчики, мальчики! Все! Узнала. Дверь не открывалась, сколько ни звонила, ну я к соседям, а соседи сказали, что ее увезли.

– Куда? – вырвалось у Волгина.

– В больницу. Упала с балкона, говорят. Вешала белье, ветер дул, вот и упала.

Он теперь все понял, вскочил и бросился в подъезд и, забыв о лифте, на одном дыхании проскочил пять этажей, остановившись перед дверью, нажал на кнопку звонка, чувствуя, как страшно колотится сердце, а сам он шептал одно-единственное своими побледневшими сухими губами:

– Не может быть! Не может быть! Не может быть!!!

Он звонил, пока не выглянула соседка, молодая женщина с ребенком на руках.

– Молодой человек, она вчера ночью стирала, как всегда, развешивала белье и сорвалась, я слышала, как она закричала, и упала, я еще кормила ребенка на ночь, а слышу, что крикнула, выглянула с балкона и сразу все поняла. Такое случилось несчастье.

– Не может быть! – сорвалось у Волгина.

– Что поделаешь, – проговорила женщина мягким своим голосом, глядя с прежней болью на него. – Вон до сих пор веревки оборваны висят, она за них цеплялась, а видать, не удержалась. А главное, я сама слыхала, как она закричала, ее мать приезжала, отец, а не вернешь ведь.

– Она умерла? – Он ничего не понимал и ничего не видел.

– Ну, так вить сами видите, пятый этаж, – отвечала она. – Не дай бог кому!

Волгин почувствовал, что не может больше стоять на ногах, прислонился к двери и зарыдал, сползая на пол.

«Все кончено, – шептал он, спускаясь вниз и не видя перед собой ступенек. – Все кончено, и ее больше нет на свете». Он спустился на первый этаж. Ему опять пришло в голову, что произошла ошибка, и он поднялся вновь на пятый, позвонил соседке, которая тут же открыла дверь, словно ждала его.

– Скажите, а в какую больницу увезли? – спросил Волгин слабым голосом.

– К нам прикреплена первая городская, а я-то врать не буду, не знаю, куда ее повезли, как бы не в морг, – отвечала она. – Милиция тут была. «Скорая», с носилками ходили. Все тут было. А вот сказать, куда ее отвезли, не могу.

Борис с Татьяной стояли в тамбуре, что между дверьми на выходе из дома, и Борис тискал ее что было сил, запустил руку ей под юбку, предаваясь вольному движению страсти. Завидев Волгина, они прекратили возиться.