— Знаешь, — начал он. — Была у меня одна интересная история, священник. Послушай. Я тогда служил на юге. Мы шли рано утром. Лезли в гору, но для того, чтобы до горы дойти, нужно было километра два топать по деревням. Я ориентировался только по вершинам. Когда рассвело, прикинул, куда надо идти. На подъеме впереди шли двое дозорных — наиболее подготовленные парни — вместо отделения, там отделение не нужно, чтобы не толпились. За ними шел я, а дальше уже взвод. Слышу разговор. Поднимаюсь на выступ и вижу: стоит горец с ружьем и целится в меня. Беру автомат, стреляю, раздается щелчок, а выстрела нет! Выяснилось потом, подача патрона не состоялась при передергивании, ослабла пружина, патроны залежались — такое бывает. Это потом теорию можно подо все подвести. А что думать под дулом ружья? Я передергиваю затвор, не целясь — некогда — бум, опять очереди нет, бросаю свой автомат. Рядом со мной связисты находились и пулеметчик, его пулемет хватаю. В это время оттуда звучит выстрел. Заряд пролетел рядом, я выстрелил из пулемета… Жутковатый момент… Как он не попал — не знаю. Стоял, буквально в нескольких шагах от меня. С такого расстояния даже слепой не промахнется. А те горцы — люди серьезные. Они всю жизнь учились воевать. Что скажешь, священник?
Малочевский пожал плечами.
— Не знаю. Тебе сильно повезло, должно быть.
— Повезло. Не знаешь. А я вот что скажу — это был Бог. Другого объяснения у меня нет.
Викториус понимающе покачал головой. В этот момент подошел капитан Валиндук.
— Иди спать, солдат. До рассвета, я буду дежурить. — обратился он к Бариусу.
Спецназовец встал и пошел раскладывать свою полевую постель. Крос сел на его место.
— Как тебе этот лес?
Малочевский с улыбкой оглянулся.
— Здесь, наверное, было бы интересно снять какой-нибудь фильм ужасов.
— Не страшно?
— Нет.
— А ты ведь так и не ответил на мой вопрос, священник. — заметил капитан.
— На какой?
— Ты чувствуешь что-нибудь?
Викториус опустил голову и с улыбкой на лице уставился в землю. Наступила долгая пауза.
— Я скажу, когда буду уверен.
Валиндук раздраженно вздохнул. Ему совсем не нравился такой ответ.
— Когда все уже будут мертвы? — уточнил он.
— Возможно.
Капитан пристально посмотрел в глаза Малочевскому.
— Что же ты, вообще, тогда здесь делаешь?
— Сам не знаю. — все так же улыбаясь, надменно ответил священник. Он встал, давая понять, что разговор закончен, и спокойно пошел спать. Возможно, он что-то и чувствовал, но какой-то печальный опыт не давал ему уверенности в своем профессиональном чутье. Именно поэтому он старался больше никогда ему не доверять.
17.
Маленькая белая фарфоровая кружка медленно опустилась на такое же белое фарфоровое блюдце. Звонкий, но одновременно с этим гулкий тупой звук нарушил тишину, ненадолго установившуюся в комнате. Небольшой блокнот с какими-то записями шлепнулся на деревянный лакированный стол, и тут же испытал на себе несколько слабых ударов шариковой ручки, приводимой в быстрое колебательное движение чьими-то ловкими пальцами.
— Ну, так что же все-таки произошло, пресвитер Малочевский? — прозвучал вопрос.
Викториус сидел в кабинете старшего епископа церкви в удобном мягком кожаном, но, тем не менее, чужом кресле за небольшим красивым дубовым столом, напротив человека, который называл себя братом Корлинусом, и был прислан верховным главой областного отделения религии для выяснения обстоятельств одного неприятного инцидента. Человек производил впечатление достаточно мудрого и опытного священника, чье предназначение заключалось в разгребании всяких идиотских и нелепых ситуаций, связанных с работой служителей. Иногда попадались действительно очень серьезные и запутанные случаи, но чаще всего это были глупые оплошности или какие-то опрометчивые поступки молодых пресвитеров. Человек специально попросил провести разговор на нейтральной территории — в кабинете старшего епископа церкви. Малочевский далеко не чувствовал себя в этой комнате, как дома, и, естественно вел себя не так уверенно и непринужденно, как ему самому бы хотелось.
"Как же я оказался здесь в таком качестве и в такой ситуации?" — задавал он в уме все тот же вопрос.