Жажда смерти

— Какое к черту предательство! — вспылил Кулаков.— Я тебе про будущее области говорю, а ты мне о чем толкуешь? Тут и выбирать-то нечего! Или ты за деньги цепляешься, которые он тебе платит? Да это гроши, если вдуматься! Они там вагонами крадут, а ты на стрёме торчишь! Не надоело еще? Какие у тебя перед ними обязательства? Они жрали так, что хруст стоял, а ты крошки подбирал! А теперь, когда пришло время отвечать, все спохватились! Мой тебе совет: бросай их немедленно. И именно сейчас. Потом поздно будет. Учти, завтра я тебе своего предложения не повторю. Хоть обижайся, хоть нет, но я тебе прямо скажу. Сегодня ты еще не замаранный. А когда раскрутится вся эта уголовщина, которую они там у себя творили, ты в их компании окажешься. Мне такой начальник штаба не нужен будет. Если я на выборы иду, мне тоже надо о чести мундира думать.

Он важно запыхтел и слегка выпятил грудь, что придало ему довольно комичный вид.

— Да дело не в них, — возразил я. — Дело во мне. Мне не с ними жить, а с собой. Я не брошу Храповицкого, пока вся эта история не разрешится. Извините еще раз, Борис Михайлович, спасибо вам, но давайте закончим этот разговор.

Он все-таки надулся. И, прощаясь, обниматься не стал.

3

Едва я оказался в приемной Кулакова, его секретарша сообщила мне:

— Павел Николаевич звонил. Просил, как вы освободитесь, к нему зайти.

Я выругался про себя. Вот что точно не входило в мои ближайшие планы — так это общение с Сырцовым. Притворяться и делать вид, будто ничего не произошло, было сейчас выше моих сил. Но отказаться от приглашения у меня не было причины. Я вздохнул и двинулся по коридору к его кабинету.

Минуя его секретаря, я вошел без стука. Сырцов с кем-то разговаривал по телефону. Встревоженно стрельнув в меня глазами, словно я застиг его врасплох, он торопливо пообещал перезвонить позже, бросил трубку и вскочил из-за стола.

— Ну, и застрял же ты у шефа! — накинулся он на меня. — Я уже три раза его секретаршу дергал. Думал, может, ты меня игнорируешь? С шефом пообщался, да и был таков. А про меня забыл. О чем это вы так долго с ним разговаривали?

Я впервые слышал, как он называет Кулакова шефом. До сих пор он употреблял это слово лишь по отношению к Храповицкому.

— О том, почему чиновники воруют, — не вытерпел я.

Я сел на скрипучий стул и развернул дешевую карамель, которой обычно угощали посетителей в мэрии.

— Вы бы еще спросили, отчего коровы не летают! — хмыкнул он, не заметив в моем голосе иронии. — А кто у нас в стране вообще не ворует? Разве что калеки! У кого ни рук, ни ног нет. И то, мне кажется, хоть зубами, да что-нибудь отгрызут. Просто у чиновников возможностей больше. А для чего еще люди во власть идут? Чтобы заработать, ясное дело! Кто же будет на одной зарплате париться? Без сна, без отдыха?

Он обвел рукой свой кабинет со старой, кое-где облезшей мебелью, демонстрируя мне, как унизительно париться среди этой рухляди без сна и отдыха. На одной зарплате. Впрочем, он и не парился.

— А Кулаков говорит, что вы народу служите, — продолжал дразнить его я.

— Хватит издеваться! — разозлился Сырцов. — Нравится ему — вот пусть и служит. Пускай еще добровольцем запишется в горячую точку. Бесплатно. Только мне не надо голову морочить. А то как заведет на совещаниях эту песню про народ, не знаешь, куда деваться!

Он доверительно наклонился ко мне и понизил голос.

— Вот это меня больше всего бесит! Перед нами-то, заместителями, чего комедию разыгрывать! Честности нас учить! А то мы не здесь работаем. Не его приказы, можно подумать, исполняем. А то не знаем, как тут дела делаются.

Он сердито фыркнул и ожесточенно задвигал ложкой, размешивая сахар в чашке.

Вполуха слушая его, я поражался, как мог не замечать всего этого раньше. Мне казалось, что, проработав с Пашей столько лет, я знаю его досконально. Что в нем нет ничего для меня секретного. Сейчас я открывал его заново.

Я видел полнеющего суетливого чиновника с ранней сединой и напряженным взглядом, выдающим постоянную опаску и внутреннее недовольство. Я впервые обратил внимание на то, что нижняя часть лица у него была гораздо меньше и слабее верхней, отчего подбородок казался безвольным. В последнее время у него появилась привычка постоянно покусывать губы и двигать нижней челюстью. Из-за этой привычки он напоминал мне сейчас мелкого грызуна. Все эти черты я раньше наивно приписывал его природной нервозности и повышенной ответственности. Теперь они приобретали для меня новый смысл.

— Что ты на меня так странно смотришь? — вдруг вскинулся он. — Как будто в первый раз видишь. Что такого ты во мне разглядеть хочешь? Я что, неправду говорю?

— Чистую правду, — встряхнувшись, подтвердил я. Он чуть успокоился.

— Ну, а губернаторскими планами он с тобой делился? — подмигнул он. — Про выборы рассказывал? Да можешь не отвечать. Я и так знаю! По лицу вижу, что угадал!

— Ты только об этом никому не говори, — попросил я. — Он с меня слово взял!