Жажда справедливости

Перераспределение ведущих партийцев началось немедленно после революции и продолжалось под непосредственным наблюдением Свердлова. Собственно говоря, это была одна из причин его выдвижения на ответственнейший пост в стране после поста Председателя Совета Народных Комиссаров. Кроме различных организационных дарований, Свердлов обладал лучшим, чем его коллеги по правительству, знанием товарищей по борьбе, так как прошел большинство российских казематов и ссылок, изучил прекрасно их узников, и бывшие узники относились к нему с уважением, что не всегда зависело от партийной принадлежности. Они видели в предВЦИКа не только яростного противника самодержавия, но и человека одной с ними каторжной судьбы. Срок тюремных скитаний у Свердлова исчислялся внушительным временем — двенадцать лет! Фотографическая память, нерасторжимые и обширные дружеские связи позволили ему почти беспрепятственно произвести первичное черновое перераспределение тех, кого крушение вначале Николая II, а потом и Керенского, сделало полноправными гражданами. Они получили свободу из рук революции. Их сразу же направляли на ключевые посты по всей необъятной России. Устойчивость и гибкость созданных государственных органов позволили выдержать натиск врагов в период голода и разрухи. Уязвимая сторона процесса заключалась в том, что он основывался на личном знании работников и личном доверии. Но по-другому, впрочем, и не могло произойти на первых порах.

Размышляя на госпитальной койке обо всей этой разветвленной и быстро упрочившейся административной системе, Крюков с гордостью ощущал себя ее частицей, пусть незначительной, но без которой она, система, нежизнеспособна. Сейчас, холодными весенними ночами, он часто вспоминал, как погожим августовским утром 1918 года сидел в Таврическом на лекции, где знаменитый председатель Петроградской ЧК буквально накануне смерти читал о народном праве и кодексе Юстиниана в качестве юридического фундамента будущих законоположений. Кодекс византийца Юстиниана весьма нравился зелененькому курсанту. Император, император, а соображал!

Хотя Крюков после горячки предоставил официальную справку о состоянии здоровья, но Скоков убедился на факте в собственном кабинете, что подчиненный еще слаб и измотан и ни к каким командировкам не годится. Скоков гуманно решил: пусть отогреет душу дома, поест кулешика, приготовленного из пайкового продела, да отоспится. Недавно в Центральном районе «коты» подкололи оперуполномоченного, и место до сих пор не занято. Вальцев даже обрадовался:

— Давай его кинем к ночным бабочкам? Он, по-моему, не падкий на сладость. Шатается по коридорам, как оборванец. Пусть обревизует Кашпурчака. Старик, конечно, дока, да глаз за ним не помешает.

— Безусловно, не падкий, — поручился Скоков. — Полагаю, что он девушка. Да и вообще он ласковый, как девушка. Либеральный, будто из адвокатов. Вдобавок спец в женском вопросе. Мятеж заостровских гражданок на его славном счету.

— Глядите, чтобы там ему рога не обломали, — со скептической усмешкой сказал Тункель. — Проституцию болтовней не ликвидируешь.

Он и Вальцев опять не одобрили ориентировки Крюкова по Лесным озерам. Ярко выраженная тенденция учить, недооценка опасности текущего момента и мягкотелость, не исключено, что и усугубленная болезнью.

Крюков был немного обижен пустяковым заданием. «Котов» он ни капельки не боялся. Налетчики с Сортировочной и дезертиры опаснее. Но когда раздражение улеглось, а происшествия в Заостровской волости и Лесных озерах отдалились, они стали казаться Крюкову мелкими осложнениями. На Лиговке, в пропитанной сыростью и табаком камере уголовного надзора, перед ним мелькали сцены куда неприятнее. Нескончаемое шествие, выражаясь по-старорежимному, блудниц — случалось, правда, и высокой пробы — угнетало. Артистки кордебалета и кабаре с визитными карточками великих князей в сумочках, офицерские вдовы, горничные из меблированных комнат, нерусские гувернантки, продавщицы разгромленных магазинов готового платья, парфюмерии и галантереи, опять горничные из благополучных в прошлом семей, девицы прихлопнутых публичных домов, работницы всяких специальностей, потерявшие места на фабриках, белошвейки, модистки… Попадались даже курсистки! Словом, камеру после облав наполняли не только профессионалки, но и те, кого события вышибли из колеи. А уж о дореволюционных сводницах и нечего упоминать. Их на Лиговке пруд пруди.