Жажда справедливости. Избранный

—Вы думаете?— прищурился на Леонида Васильевича Вячеслав Архипович.— Над нами уже потешается весь город, да что говорить,— вся область.— Он указал на стопку свежих газет, лежавших на углу стола.— Как бы я хотел, чтобы наступили старые времена!.. Вы думаете, что можно придумать объяснение пропажи Кирова? Это не скроешь. Я уже начинаю завидовать Степашину.

Злобная радость заглянула в душу Сидоренко. Майор не любил коммунистов. Он находился в возбуждении, подогретом кофеином и бессонными ночами. И, что греха таить, ему было глубоко наплевать, какие объяснения дадут событиям; он-то уже смирился и поверил, что в городе работала нечистая сила. Да, к тому же, телефонный разговор, состоявшийся двумя часами раньше, успокоил все страхи майора, и тот ни о чем другом не мечтал, чтобы смыться поскорей из Самары к чертовой матери, оставив Григоревича и всю самарскую милицию наедине с их головной болью. Сомнений нет: многие из них вскоре оставят посты, которые они занимают, но личный эгоизм майора, должен я признать с сожалением, не позволял ему волноваться о судьбе своих ближних. Что и говорить, в удивительно эгоистический век мы живем с вами, господа.

Расставаясь с Иннокентием Просвиркиным на железнодорожном вокзале и пожимая ему руку, майор выразил сожаление, что не познакомился с Ириной Александровной, женой капитана.

—И вот еще,— Леонид Васильевич опустил свою руку в карман пальто и вытащил блокнот,— когда будете в столице, милости прошу посетить меня.

Он начертал свой московский адрес и вручил Иннокентию Алексеевичу. А потом спросил, улыбнувшись:

—Как объясняет Ирина Александровна всё это?

—Ой,— Просвиркин махнул рукою,— даже не спрашивайте! Все уши прожужжала. Она, кстати, предложила осветит площадь и семьдесят девятую квартиру. Но, черт побери, товарищ майор, эта кутерьма сказалась на ней очень хорошо, и, если бы не эта сковорода,— капитан дотронулся до затылка, который всё еще венчала здоровенная ссадина,— я бы сказал спасибо Леонарду.

—Не огорчайтесь, капитан, я уверен, что у вас бывали раны и похлеще,— успокаивал Леонид Васильевич Просвиркина.— Плюньте и останьтесь довольны, ведь голова заживет.

—Ну, до свидания, майор,— протянул Просвиркин еще раз ладонь,— поспешите; проводник сильно волнуется.

—Всего хорошего.— И Сидоренко скрылся в вагоне московского поезда.

* * *

—Милый, миленький, любимый!— кинулась на грудь лежавшему на кровати Серебрякову Наташа. Она обхватила шею Виталия руками, покрывая израненное лицо поцелуями и заливая слезами.

Только через сутки Серебряков Виталий Васильевич очнулся в двести тринадцатой палате травматологии при больнице имени Семашко. У него, как оказалось, имелось небольшое сотрясение мозга, немногочисленные ушибы и ссадины.

Лицо Серебрякова исказила гримаса боли, когда девушка надавила на грудь. Наташа поднялась. Утирая слезы, она прошептала:

—Прости, я, кажется, сделала тебе больно. Как же ты напугал меня!

—Где я?— спросил Виталий.

—В больнице, милый,— сказала девушка, гладя его лицо влажной ладошкой.— Тебя нашли в переходе метро.

—Газета есть?

—Зачем?— удивилась девушка.— Я сейчас позову врача. Он просил, чтобы я позвала... Полежи.

—Захвати газету!— крикнул в спину Наташе Виталий. Через минуту девушка вернулась с почтенного вида врачом, который имел в руках «Самарские известия».

—Ну-с, дорогой мой,— произнес доктор,— как ваше самочувствие? Я, признаться, очень беспокоился.

Врач выставил Наташу за дверь на время осмотра. Потом проделал всё, что полагается: посмотрел зрачки, постучал молоточком по локтям и коленям, смерил давление, оказавшееся чуть выше нормы, температуру, спросил о болях в голове и в заключении сказал:

—Так, молодой человек, теперь, я вынужден это сказать, нам надобно взглянуть на ваш страховой полис. Он, надеюсь, у вас имеется?

—Да, завтра вы его увидите,— сообщил Серебряков.— Позовите Наташу.

—Хорошо. В общем и целом, господин Серебряков, состояние ваше удовлетворительно. Вас, конечно, еще немного здесь подержим. Следует сделать кое-какие анализы, показать специалистам.

Он вышел. Зашла девушка.

—Наташа, посмотри, пожалуйста, газету. Нет ли там сообщения о происшествии?

Наташа малость обиделась, приревновав Виталия к газете. Виталий заметил это и сказал:

—Я был там. Мой отец погиб, Виконт погиб, Вельда, Цезарь— тоже. Я едва за ними не отправился. Не могу представить, как меня обнаружили не на площади.

—Ты свалился вниз в метро,— сказала Наташа,— потерял много крови.

—Ничего подобного, радость моя,— доказывал Виталий,— я ударился лицом о постамент Кирова, и, видимо, был отправлен в переход метро. Интересно только, каким образом,— Виталий потрогал свой нос,— этот придаток моего лица остался не поломанным. Просто удивительно. Осиел швырнул меня так, что я думал: меня придется отскребать от постамента ложками. Да, кстати, а Киров там?

Девушка, наконец, благодаря стараниям Виталия улыбнулась и произнесла:

—Нет. Я сама еще там не была, но в газете есть фотография.— Она протянула газету Серебрякову. Виталий рассмеялся:

—Мне нравится ее теперешний вид. И постамента не осталось!