Жажда справедливости. Избранный

—Отчего же,— молвил Сбединский, наплевав на страх, одно живейшее любопытство светилось в его карих глазах,— вы же... э... некоторым образом уже здесь.

—Что ж, благодарствую.

Господин подошел к перегородке, с каждым шагом нарушая спокойствие стекла, и ловко прыгнул в прихожую. Когда он миновал перегородку, раздался тихий свист. Гражданин перед Олегом Геннадьевичем вытянулся по стойке смирно со словами:

—Здравия желаю.

—И вам того же,— Сбединский бесцеремонно разглядывал человека, а в голове постоянно крутилась строка из песни «Блестящих»: «...Там, только там, только там электрический рассвет...».

Человек из Зазеркалья был весьма интересной внешности. На живом лице имелись торчащие во все стороны усы и козлиная неопрятная смешная бородка. Черные волосы были хорошо уложены в прическу с ровным пробором. Одежда состояла из серого пиджака в мелкую полоску и таких же брюк. На ногах блестели великолепные лакированные туфли. Поверх белейшей накрахмаленной сорочки висел дорогой красный галстук, конец коего скрывал пиджак. Одним словом,— это был Козлов.

Гражданин протянул правую руку, Сбединский пожал ее. Рука гражданина была сухой с длинными узловатыми пальцами.

—Ипполит Ипатьевич Козлов,— представился он.— Весьма рад, что не слишком сильно напугал вас. Вы уж извините мою слабость знакомиться подобным способом. Я приступлю сразу к делу: меня отправили к вам с маленьким разговором и кое-каким предложением. И, если вы будете столь любезны и предложите мне чашку чая с крекером, я с радостью все расскажу. Я, знаете ли, питаю давнюю слабость к крекеру.— Ипполит замолчал, набирая в грудь воздуха, чтобы разразиться новой тирадой, но тут заговорил Олег Геннадьевич:

—Прошу, прошу разделить со мной мою холостяцкую трапезу. Вы— один из редких посетителей. Кроме студентов, ко мне никто не заходит. Был, правда, не так давно заведующий кафедрой, но он попросил в долг и смылся.

Сбединский провел гостя на кухню и усадил за маленький стол.

* * *

—Ну-с, я доволен, что мы поняли друг друга,— сказал Козлов и допил чай.

Олег Геннадьевич чуть заметно улыбнулся и произнес:

—Да, я сделаю то, что вы меня просите. Хотя, признаюсь, мне было не легко поверить во все это.

—Как же,— приглаживая усы, проговорил Ипполит,— это похоже на доказательство того, что белое на самом деле является черным. Но вы выдержали испытание. Поздравляю вас!

—Не хотите ли еще чаю? Может быть, коньяку?— предложил Сбединский.

—Благодарю покорнейше, этого было предостаточно,— отказался Ипполит.— Огромное спасибо за всё. А коньяк, должен вам сказать, отменный. Вряд ли когда-либо пробовал нечто подобное.

—Сдается мне, вы и не такое пробовали.— Прищурил глаз Олег Геннадьевич.

Ипполит усмехнулся:

—Да уж, чего я на своем веку не перепробовал. Ну что ж, как ни хорошо с вами, а мне еще чертову прорву дел требуется завершить.

—Надеюсь, мы еще увидимся,— сказал Сбединский.

—Так же, как и я,— сказал Ипполит и, подняв указательный палец, добавил тоном более серьезным: —Учтите: то, что это труп, еще не означает, что с ним можно легко справиться. Он проворнее и изобретательнее любого живого. И единственное средство, могущее вернуть его туда, откуда он взялся — это приказ его сущности,— не забудьте сего.

—Да, да, я понял. Благодарю, что предупредили,— Сбединский протянул руку, и Ипполит ее пожал.— Кстати, а зачем я ему нужен?

—Во-первых, не ему, а его хозяину, который не должен появиться здесь. Во-вторых— касательно мотива— вы личность неординарная; такие, как вы, в старину звались блаженными, то есть приближенными к Небу. Вы даже представить себе не можете, какие информационные резервы сокрыты в вашей голове...

—И что, из таких я один в Самаре?

—Вы лучший… Я опасаюсь следующих событий… Вы не дадитесь просто так…— Ипполит покачал головой и забубнил себе под нос: —Да, да, непредсказуемость… Он будет здесь… но как остаться живым… вам живым остаться…— Потом как бы очнувшись: —Что ж, до свидания, Олег Геннадьевич,— попрощался и, шагнув в зеркало трюмо, растворился в нем, вызвав легкое сотрясение стекла.

Олег Геннадьевич принялся за работу по окончанию чертежа. Завершил всё это он минут через тридцать. И если б во время его действий кто-нибудь мог за ним наблюдать, то подивился бы перемене, произошедшей с Олегом Геннадьевичем. Легендарный рассеянный, приносящий с всюду неприятности себе и окружающим преподаватель превратился совершенно в другого человека, если не брать в расчет его внешность (она-то не изменилась). «Стихийное бедствие» избавился от рассеянности, стал собранным, действия его были поразительно точны, чего никогда с ним еще не было.

Сбединский свернул чертеж и поместил его в тубус. В понедельник этому большому листу бумаги надлежало быть помещенным под стекло в коридоре кафедры. После чего Олег Геннадьевич включил в спальной телевизор и завалился на диван.