Жажда целостности

C первым приливом исцеления я почувствовала огромное облегчение. Освободившись от многолетней мучительной и беспощадной одержимости алкоголем, я открыла для себя новое ощущение свободы. Я думала, что поскольку я теперь не пью, то благодаря продолжительной программе выздоровления мою жизнь ничто больше не будет сковывать. Бросив пить, я освободилась от зависимости. Но очень скоро я обнаружила, что являюсь не настолько эмансипированной, как мне казалось. Я заметила, что, хотя тяга к спиртному пропала, привычная внутренняя жажда продолжала оставаться. И из-за моего нового, почти первобытного состояния, я чувствовала это стихийное стремление в более чистом виде, чем когда-либо прежде.

Я стала осознавать, когда я ощущаю столь хорошо знакомое мне внутреннее беспокойство, и училась наблюдать свою реакцию на него. Это беспокойство часто совпадало с какой-нибудь неудобной или болезненной ситуацией в моей жизни. Сидя за компьютером, я порой чувствовала, что «застреваю»: идеи переставали развиваться, слова казались нелепыми. И вдруг я ловила себя на том, что думаю о пакете с соленым печеньем в кухонном шкафу, о новой юбке в местном универмаге или о цветах, которые я собираюсь вырастить в саду. Во время трудных отношений с каким-либо человеком меня манило обещание дружеской беседы по телефону, меня тянул к себе холодильник, у меня в уме мелькало видение пары новых сережек, или я оказывалась под гипнотическим воздействием планов на следующий день. В то время как я занималась своими повседневными делами, моя недовольная душа требовала удовлетворения: ей нужны были еще одни объятия, еще одно посещение ближайшего ресторана или еще одна новая вещь для дома.

Независимо от того, реагировала ли я на эти соблазнительные побуждения и образы или нет, я вскоре поняла, что они как будто бы предлагали как надежду на душевное удовлетворение, так и бегство от ощущаемого дискомфорта. Если бы я шла на поводу у дразнящих меня возможностей, то, возможно, внутренняя пустота была бы заполнена и я, в конце концов, стала бы счастливой и свободной от страданий. Вскоре я обнаружила, что разнообразные соблазны грозят сыграть в моей жизни ту же роль, которую некогда играл алкоголь, хотя и в гораздо меньшей степени и с совершенно иными последствиями.

Я начала понимать, что имею дело с двумя разными явлениями: кое-какие вещи из того, что я делаю в своей жизни, определенно вызывают зависимость и могут серьезно отразиться на мне, если я их не прекращу, но есть также и другие, которые обладают похожими характеристиками, но не приносят очевидного вреда ни мне, ни другим людям. Некоторые из них даже приносят подлинное наслаждение и радость. Однако, как и алкоголь, эти виды деятельности, вещества и отношения все же причиняют боль, пусть и не столь сильную. Когда у меня их нет, я ощущаю боль. Если я хочу чего-нибудь такого, но оно для меня недостижимо, я чувствую боль. Если я получаю что-либо из этого и понимаю, что все это не надолго, я чувствую боль. Если у меня что-то было, и я хочу это себе возвратить, я чувствую боль.

Поначалу я считала себя просто безнадежной «наркоманкой», которая может «подсесть» на все, что ей встретится на пути. Но затем я поняла, что, хотя меня и манят различные соблазны мира сего, они не обладают той неконтролируемой силой, которой обладает настоящая зависимость. И каковы же эти соблазны? Я вспоминаю основную тему буддийского учения: корень всех страданий – это наша привязанность к другим людям, к местам, к предметам или к поступкам. Основное буддийское учение о Четырех Благородных Истинах, попросту говоря, утверждает, что жизнь содержит в себе страдание, что причина страдания – привязанность или страстное желание, что можно ослабить привязанность и что есть средства для прекращения этой привязанности.

Я думала, что, быть может, привязанность и зависимость – это две стороны одного и того же явления. Не может ли быть так, что наше понимание зависимости также применимо и к проблеме привязанности, и наоборот? И хотя я бросила пить, я все еще ошибочно пыталась выразить привычную мне духовную жажду через внешние или внутренние заменители той духовной целостности, к которой я стремилась. Окружавшие меня соблазны представляли собой ловушку множества привязанностей, существующих в мире. Как мы сейчас увидим, привязанность обладает потенциалом перейти в зависимость, но это не происходит неизбежно. Давайте исследуем эту идею дальше.