Жажда возмездия

— Да, потому что я много страдал в Жито, но охотно признаюсь, что не очень люблю свою профессию.

Когда я расстался с вами, то нанялся в войска графа де Шиме, выдав себя за сына ремесленника. Я довольно быстро понял свою ошибку: я завидовал блестящей жизни кавалеров, но мне под чужим именем не на что было надеяться, мне было позволено чистить сбрую и ходить к девке из борделя, если возникало желание. И к тому же война вызывает во мне отвращение. Я видел столько ужасов…

— Тогда уходите отсюда, — сказала Фьора. — Возвращайтесь к себе. Ваша мать будет счастлива вас снова видеть, а бояться отца больше не придется.

Кристоф вздернул плечи, как бы пытаясь сбросить с них тяжесть, которая давно мучила его:

— Вы забываете, что я не сдержал своих клятв! Стоит мне появиться в Бургундии, как меня вернут в тот же монастырь и до самой смерти приговорят к затворничеству. Пусть уж лучше она найдет меня на поле сражения, под открытым небом, а не в одиночной келье.

— Возможно, мне снова удастся вам помочь, — мягко сказала Фьора. — Здесь находится папский легат, и я с ним знакома. Если он освободит вас от данных обетов, вы вернетесь в Бревай?

Кристоф отвернулся от своей собеседницы, чтобы она не смогла ничего прочитать по выражению его глаз.

— Наверное… Но не сейчас. Герцог пойдет на швейцарцев, и говорят, что вы будете с ним рядом. Я тоже хочу там быть!

— Кристоф, — вздохнула Фьора, — выкиньте меня из головы. Поскольку вам известно, что я была замужем, вам должно быть также известно, что теперь я овдовела…

— Вы можете говорить все, что вам угодно, но сердцу не прикажешь!

— Мне это известно лучше, чем вам, потому что я все еще люблю только того человека, которого у меня отняла смерть, и любить его я буду, пока жива. Единственное, чего я хочу, — это соединиться с ним. А сейчас скажем друг другу — прощай!

— Минутку! — вмешалась в разговор Леонарда. — Не позабудьте о своем обещании поговорить с легатом.

— Хорошо. Под каким именем вас знают в отряде графа де Шиме?

— Кристоф Лене — звучное имя, как видите, — с горечью ответил молодой человек.

— Все великие имена произошли от гораздо более мелких, — пожала плечами Фьора. — Даже королевские. Вы могли бы отличиться и с этим именем, но, поскольку вы сожалеете о своем, я постараюсь его вам вернуть, чтобы вы спокойно могли возвратиться к себе домой.

— Значит, вы презираете меня? — прошептал Кристоф и покраснел. — Мадам де Селонже пренебрегает такими людьми, как я?

— Нет, но признаюсь, что вы меня разочаровали.

Должны же вы когда-нибудь стать мужчиной.

— Тогда оставьте при себе вашу помощь и забудьте обо мне! — воскликнул он в полном отчаянии, и не успел никто и слова сказать, как он повернулся и сломя голову убежал. Фьора попыталась было догнать его, но Леонарда ее остановила.

— В чем дело? — с недоумением посмотрела она на Фьору. — Вы что, собираетесь бегать по городу в платье с треном и в этом эннене, высотой со шпиль собора?

Пусть он поступает как хочет, даже если не слишком хорошо представляет себе, что с ним происходит, кроме того, что он вас любит и хотел бы быть рядом с вами днем и ночью.

— Как раз этого я и не хочу. Лучше всего мне поговорить с монсеньером Нанни.

— Пока не надо ничего предпринимать! Если молодой Бревай решит вернуться домой, он сам найдет вас.

Тем не менее эта встреча взволновала Фьору. Мысль о том, что ее хороший поступок, который она совершила прошлым летом, может обернуться совершенно по-другому, мучила, и она более, чем когда-либо, пожалела об отсутствии Деметриоса, который всегда мог найти выход из любого положения, но грек был далеко и, видимо, покинул ее ради этого юного герцога Лотарингского, на которого сыпались сплошные неприятности. Против воли Фьора затаила на него обиду.

Все следующие дни герцог Карл сильно болел, и Кристоф больше не занимал мысли Фьоры. С острыми болями в желудке и распухшими ногами, с лицом, искаженным страданием, герцог был срочно доставлен в Лозанну, где ему приготовили помещение в замке. В течение трех дней и трех ночей все серьезно опасались за жизнь Карла, и врачи не отходили от его изголовья.

Город замер, прислушиваясь к прерывистому дыханию, которое в любую минуту могло прерваться.

— Если бы кто-нибудь мог сообщить ему добрую новость, — вздыхал Панигарола, — это бы поддержало его, но, как назло, все новости просто отвратительны.

В Лотарингии войска герцога Рене под предводительством бастарда де Водемона отобрали Эпиналь, а также Везелиз, Тезе и Пон-Сен-Винцент. Об этом ему, конечно, никто не осмеливается сказать. Такое сообщение могло отравить его, возможно, последние часы.

— Дело так плохо? — с сочувствием спросила Фьора.

— Насколько мне известно. Все в руках герцогини Иоланды, и она притворится, что ничего не слышит, если он кого-то из нас двоих позовет. Но говорят, что он без сознания. К нему пускают только Антуана, и я сам вчера видел, как он выходил из комнаты со слезами на глазах.

— Как жаль! Я знаю искусного врача из Византии, который мог творить чудеса.

— Флоренция? Сейчас ваш родной город в трауре, дорогая Фьора.