— Не помню, может, она, может, я. Она сказала, что ей надо со мной поговорить. Да, наверное, это я предложил здесь встретиться.
— Поговорить о чем?
— Она сказала, что хочет сказать мне… что не сердится на меня за ту историю. Но я не должен так больше делать.
— А ты сделал. Прямо у нас дома!
— Но это вовсе не так.
— А как?
— Мы поцеловались.
— И все?
— Постояли обнявшись.
— В погребе?
— Не скажу. А то могут быть неприятности у других.
— Неприятности! У тебя у самого уже столько неприятностей, что впору в исправительный дом отправлять. Неужели не ясно? Неужели ты не понимаешь, что если Грейс, или кто еще, хоть слово скажет, тебя засадят туда и будут держать, пока не исполнится двадцать один. Неужели тебе это даже в голову не пришло?
— Не знаю.
— Где ты снова раздевал ее?
— Не скажу. Не могу сказать.
— Скажешь. Как миленький скажешь. Ты и так мне столько наговорил, что тебя повесить можно. На Юге тебя бы пристрелили. Итак, где это было и почему ты не можешь сказать?
— У одного члена студенческой общины.
— Где именно? Хватит испытывать мое терпение. Наказание ждет тебя в любом случае, но оно будет куда суровее, если ты не расскажешь мне всего!
— У Хэма Шофшталя. На чердаке их каретного сарая, когда Уолтер был в больнице. Уолтер — это кучер.
— А у Хэма с ней было что-нибудь?
— Его там не было. Я сказал ему, что это наш, общины, секрет. Он даже не знает, кого я приводил.
— Для этого существуют ваши общины?
— Нет, но если ты попросишь кого-нибудь о чем-нибудь от имени «Альфа Омеги», тебе обязательно пойдут навстречу, и если тебя попросят о чем-нибудь, то ты тоже выполнишь просьбу. При этом все должно храниться в тайне.
— Но Хэм гораздо старше тебя.
— Это не имеет значения. Сделавшись членом «Альфы», остаешься им пожизненно со дня посвящения до самой смерти. Если кому-нибудь из наших станет известно, что я проговорился, мне лучше сразу уехать из города. Мне никогда не получить работу у члена «Альфы», меня никуда не будут приглашать, даже разговаривать со мной не будут, очернят при любой возможности.
— А еще где вы встречались вдвоем?
— У нее дома. Однажды я проводил ее домой из танцевальной школы, мистера и миссис Колдуэлл не было, и мы постояли в вестибюле. Никто нас не заметил. Это все.
— Она знала про твои шашни с Вилломеной?
— Нет, конечно.
— А у нее, у Грейс, что-нибудь было с другими парнями?
— Нет. Она только со мной встречалась, ну, если не считать детских лет.
— И надо полагать, у тебя есть планы на лето, когда вы будете вдвоем на ферме…
Он не ответил.
— Небось губы раскатал, собрался помиловаться, а там и глазом не успеешь моргнуть, как у нее маленький.
Он вновь промолчал.
— О Господи, уж эти мне мужчины. — Джесси опустила голову, выглянула в окно, поднялась со стула и, не отрывая взгляда от огорода, двинулась к двери.
— Ладно, у меня тоже есть планы, — проговорила она. — А ты о своих можешь забыть. То, что я сейчас тебе скажу, это не просьба, это приказ. У тебя просто нет выбора… Во-первых, вы никогда больше не останетесь наедине. Это само собой разумеется. Пока ты живешь в этом доме и пока я тебя кормлю, ты никогда, слышишь, никогда не останешься с ней наедине, даже для того, чтобы сказать, что это я так велела. Во-вторых, ты не поедешь к ним на ферму. Отправишься к дяде Дейву в Огайо. В-третьих, если я хоть раз поймаю тебя с девчонкой, зашлю в военную школу в Виргинию; она работает круглый год, в том числе летом, и порядки там строже, чем в любом исправительном учреждении. Они бьют учеников и кормят отбросами, а работать заставляют с шести утра до девяти вечера. Это самое строгое из всех известных мне учебных заведений, и если ты оттуда сбежишь, то я не буду просить тебя искать.
Ну а теперь, мистер Большой Дядя, ты, должно быть, думаешь, что легко отделался… Но ты ошибаешься. Я говорю с тобой спокойно, без нервов, но не думай, что я шучу, я в жизни не была серьезнее. Ты достаточно взрослый для того, чтобы… чтобы быть отцом, вот сколько тебе уже лет. И ты достаточно взрослый для того, чтобы понимать, скольким я пожертвовала, чтобы дать тебе хорошее воспитание и устроить в частную школу. Одевать как следует. Заботиться о том, чтобы ты всегда был сыт и жил в хорошем районе. А ты отплатил мне тем, что позволил желтолицей шлюшке осквернить свое тело в моем собственном доме. И еще ты злоупотребил дружбой, гостеприимством и всем тем, что прилично джентльмену, обращаясь с самыми значительными, самыми добрыми и щедрыми в нашем городе людьми так, как если бы это была семья Вилломены. Теперь, сын мой, все в твоих руках. Я имею в виду твое будущее. Угроз от меня ты больше не услышишь. Хватит. Довольно. Все, что я хотела сказать, я сказала. Если ты еще хоть раз опозоришь меня, я буду считать, что ты умер, наскребу, сколько удастся, и уеду отсюда. Ведь это даже не мой дом. Этот дом принадлежит банку, и у тебя есть крыша над головой только потому, что мистер Колдуэлл знает, чего мне стоило… Вот тебе пятьдесят, шестьдесят центов. Ступай и не возвращайся до ужина. Мне надо заняться уборкой. — Джесси положила деньги на стол и вышла из кухни.