Жажда жизни

Вейсенбрух расхохотался.

– Нет, это вам не удастся! Но, наверное, вы будете писать лучше всех в Гааге, за исключением меня. Если только в вашей живописи отразится ваш характер.

– А вы считаете, что тут нет характера? – спросил Винсент, доставая свою папку. – Присядьте, посмотрите.

– Я не могу смотреть рисунки сидя.

Акварели Вейсенбрух отодвинул в сторону, едва взглянув на них.

– Это не в вашей манере; акварель – слишком пресная, вялая техника, чтобы выразить то, что вы хотите.

Он заинтересовался карандашными рисунками, изображавшими боринажцев, брабантцев, стариков и старух, которых Винсент часто рисовал в Гааге. Рассматривая лист за листом, он только посмеивался, Винсент ждал, что сейчас на него обрушится град издевательств.

– Рисуете вы просто великолепно, – сказал Вейсенбрух, и глаза у него заблестели. – Пожалуй, по этим эскизам я и сам не прочь бы поработать.

У Винсента будто подломились колени, так неожиданны были слова Вейсенбруха. Он упал на стул как подкошенный.

– Вас, кажется, называют Карающим Мечом?

– Так оно и есть. Если бы я увидел, что ваши рисунки плохи, я бы сказал это прямо.

– А Терстех разбранил меня за них. Говорит, что они чересчур грубы и резки.

– Глупости! В этом—то их сила.

– Я хотел рисовать пером, но Терстех говорит, что мне надо целиком перейти на акварели.

– И тогда он будет продавать эти акварели, да? Нет, мой друг, если вы видите натуру как рисунок пером, то и передавайте ее рисунком. И, главное, никого не слушайте, даже меня. Идите своим путем.

– Пожалуй, так и придется.

– Когда Мауве сказал, что вы художник божьей милостью, Терстех не согласился с ним, и Мауве стал вас защищать. Это было при мне. Если это повторится, то теперь, когда я видел ваши работы, я тоже буду стоять за вас.

– Мауве сказал, что я художник божьей милостью?

– Не вбивайте себе это в голову. Благодарите бога, если хотя бы умрете художником.

– Тогда почему же он так холоден ко мне?

– Он ко всем холоден, Винсент, когда заканчивает картину. Не обращайте на это внимания. Вот он покончит со своим схевенингенским полотном, и все образуется само собой. А пока можете заходить ко мне, если вам понадобится помощь.

– Разрешите задать вам один вопрос, Вейсенбрух?

– Пожалуйста.

– Это Мауве прислал вас сюда?

– Да, Мауве.

– А зачем?

– Ему хочется знать мое мнение о вашей работе.

– Но зачем же ему знать? Если он считает меня художником божьей милостью...

– Не знаю. Быть может, Терстех заронил в него сомнение.

6

Терстех все больше терял веру в Винсента, а Мауве становился к нему все холоднее, но их место в его жизни постепенно занимала Христина: она дарила его той простой дружбой, по которой он так тосковал. Она приходила в мастерскую каждый день, рано поутру, и приносила корзинку с шитьем – ей хотелось; чтобы ее руки, как и руки Винсента, были тоже заняты работой. Голос у нее был грубый, слова неловкие, но говорила она спокойно, тихо, и когда Винсенту надо было сосредоточиться, она ему нисколько не мешала. Почти все время Христина мирно сидела у печки, глядя в окно или занимаясь шитьем каких—то вещей для будущего ребенка. Позировала она плохо и с трудом понимала, что от нее хотят, но старалась изо всех сил. Скоро у нее вошло в обычай, перед тем как уйти домой, варить ему обед.

– Ты напрасно беспокоишься, Сип, – говорил ей Винсент.

– Тут нет никакого беспокойства. Просто я делаю это лучше, чем ты.

– Но ты пообедаешь вместе со мной?

– Само собою. За малышами мать присмотрит. Мне у тебя нравится.

Винсент платил ей франк в день. Он понимал, что это ему не по средствам, но ему было приятно, что она постоянно рядом с ним – кроме того, ему доставляла удовольствие мысль, что он спасает ее от стирки. Когда Винсенту приходилось отлучаться из дому днем, он рисовал ее по вечерам до поздней ночи, и Христина уже не уходила от него. Просыпаясь, Винсент с наслаждением вдыхал запах только что сваренного кофе, глядя, как заботливая женщина хлопочет у печки. Впервые в жизни у него была своя семья, и он чувствовал себя очень уютно.

Порой Христина оставалась у него на ночь просто так, без всякой причины.

– Я сегодня буду спать здесь, Винсент, – говорила она. – Можно?

– Ну конечно, Син. Оставайся, когда хочешь. Ты ведь знаешь, я этому рад.

И хотя он ни о чем не просил ее, она начала стирать ему белье, чинить платье и ходить за покупками.

– Ведь вы, мужчины, не умеете следить за собой, – говорила она. – Вам надо, чтобы под боком была женщина. Я уверена, что тебя надувают в каждой лавочке.