Жажда жизни. Повесть о Винсенте Ван Гоге

— Ей-богу, сам не знаю. Я жил целый месяц на Монмартре в борделе. Писал портреты девушек. Это, скажу вам, настоящая работа. А рисовать в студии — детская игра.

— Хотелось бы поглядеть на эти портреты ваших девушек.

— В самом деле?

— Конечно. Почему же нет?

— Многие считают меня помешанным, потому что я пишу танцовщиц, клоунов и проституток. Но ведь именно в них настоящая характерность.

— Я знаю. В Гааге я сам был женат на проститутке.

— Bien![25] Я вижу, что Ван Гоги — это настоящие люди! Позвольте посмотреть, как вы нарисовали эту модель.

— Вот, пожалуйста, я сделал четыре рисунка.

Лотрек посмотрел с минуту на рисунки и сказал:

— Мой друг, мы с вами поладим. Мы мыслим одинаково. Кормон эти рисунки видел?

— Нет.

— Как только он увидит их, ваша песенка спета. Раскритикует в пух и прах. Недавно он мне говорит: «Лотрек, вы преувеличиваете, вы всегда все преувеличиваете. Каждая линия в ваших рисунках — настоящая карикатура».

— А вы ему, конечно, ответили: «Это, дорогой мой Кормон, характер, — характер, а не карикатура!»

Острые, как иголки, черные зрачки Лотрека загорелись любопытством.

— Так, значит, вы все-таки хотите досмотреть портреты моих девушек?

— Ну, разумеется, точу.

— Тогда идемте. А то здесь пахнет прямо-таки покойницкой.

У Лотрека была толстая, короткая шея и могучие руки. Когда он встал с места, Винсент увидел, что его новый друг — калека. Стоя на ногах, Лотрек был не выше, чем когда сидел на стуле. Его грузный торс круто клонился вперед, а ноги были хилые и тонкие.

Они шли к бульвару Клиши. Лотрек тяжело опирался на свою палку. Каждые пять минут он останавливался передохнуть и указывал какую-нибудь красивую линию в архитектуре зданий. Не доходя одного квартала до «Мулен Руж», они стали подниматься вверх, на Монмартр. Лотрек вынужден был отдыхать все чаще и чаще.

— Вы, наверно, любопытствуете, Ван Гог, что с моими ногами? Любопытствуют буквально все. Хорошо, я расскажу.

— Да что вы! В этом нет никакой надобности.

— Ладно уж, слушайте. — Он весь скорчился, навалившись на палку плечом. — Я родился с хрупкими костями. Когда мне было двенадцать лет, я поскользнулся на натертом полу и сломал берцовую кость правой ноги. Через год я упал в канаву и сломал левую ногу. С тех пор мои ноги не выросли ни на дюйм.

— Вы очень страдаете от этого?

— Нет. Если бы я был здоров, мне никогда бы не стать художником. Мой отец граф Тулузский, вот кто. Я должен был унаследовать его титул. Если бы я захотел, мне бы вручили маршальский жезл и я бы скакал верхом рядом с королем Франции. Конечно, если бы король Франции был в наличии. Mais sacrebleu[26], зачем быть графом, если можно стать художником?

— Да, боюсь, что времена графов миновали.

— Ну, что ж, пойдемте? Вон там, чуть подальше по этой улице, мастерская Дега. Болтают, будто я подражаю Дега, потому что он пишет балетных танцовщиц, а я пишу девушек из «Мулен Руж». Ну и пусть болтают, что хотят. Вот и мое жилище, улица Фонтен, девятнадцать-бис. Я живу в нижнем этаже, как вы можете догадаться.

Он открыл дверь и пропустил Винсента вперед.

— Живу я один, — сказал он. — Садитесь, если отыщете себе местечко.

Винсент огляделся. В мастерской, загроможденной холстами, рамами, мольбертами, стульями, стремянками, свертками тканей, стояли еще два широких стола. На одном из них было множество бутылок с дорогими винами в разноцветные графины с ликерами. Второй стол был завален балетными туфельками, париками, старинными книгами, женскими платьями, перчатками, чулками, непристойными фотографиями и редчайшими японскими гравюрами. В этом хаосе едва оставалось место, где Лотрек мог бы сидеть и работать.

— В чем дело, Ван Гог? — спросил хозяин. — Вам некуда сесть? Отодвиньте этот хлам на полу и поставьте стул поближе к окну. В том борделе было двадцать семь девушек. Я спал со всеми без исключения. Вы согласны, что необходимо поспать с женщиной, чтобы понять ее до конца?

— Согласен.

— Вот вам этюды. Я носил их к торговцу картинами на бульваре Капуцинок. «Лотрек, — сказал он мне, — зачем вы постоянно рисуете безобразие? Зачем вы все время пишете самых грязных, самых беспутных людей? Эти женщины отвратительны, просто отвратительны. Пьяный разгул и грязные пороки начертаны у них на лицах. Разве новое искусство заключается лишь в том, чтобы щеголять безобразием? Неужели вы, художники, стали так слепы к красоте, что способны изображать только самую мерзость?» А я ему говорю: «Извините, но меня тошнит, а я не хочу блевать на ваши шикарные ковры». Вам достаточно света, Ван Гог? Не хотите ли выпить? Скажите, что вы предпочитаете? У меня есть все что угодно.

Лотрек проворно заковылял по комнате, лавируя между стульями, столами и свертками, налил бокал и протянул его Винсенту.

— Выпьем за безобразие, Ван Гог! — воскликнул он. — Пусть и духа его не будет в Академии!