Жажда жизни. Повесть о Винсенте Ван Гоге

Когда он принес лампу из кухни, она сунула ему в руки яркий голубой шарф и попросила набросить его ей на плечи. От одного прикосновения к этому шарфу его бросило в дрожь. На дворе пахло яблонным цветом. Было совсем темно; своими тонкими пальчиками Урсула касалась рукава его грубошерстного черного пальто. Споткнувшись, она крепко схватила его за руку и весело засмеялась над собственной неловкостью. Винсент не мог понять, что веселого в том, что она споткнулась, но ему было приятно слышать ее смех. Он распахнул дверь флигеля, давая ей дорогу, а она, проходя, почти коснулась своим точеным лицом его лица и, пристально поглядев ему в глаза, будто ответила на вопрос, который он ей еще не задал.

Винсент поставил лампу на стол.

— Где вы хотели бы повесить картину? — спросил он.

— Пожалуй, вот здесь, над моим столом.

В комнате было не меньше пятнадцати низких стульев и столиков; прежде семейство Луайе переселялось сюда на лето. В одном углу, на небольшом возвышении, стоял стол Урсулы. Касаясь плечами друг друга, они прикидывали, где лучше поместить картину. Винсент нервничал, кнопки, когда он пытался вогнать их в стену, то и дело падали на пол. Она тихо и дружелюбно подсмеивалась над ним:

— Ах, какой вы медведь, дайте-ка лучше я.

Подняв руки над головой, она ловко принялась за дело — двигался каждый ее мускул. Работала она умело, проворно, грациозно. Винсенту хотелось тут же, при тусклом свете лампы, схватить ее на руки и решить все сразу одним крепким объятием. Но она все как-то увертывалась, ускользала, хотя и часто прикасалась к нему. Он поднял лампу, и Урсула прочла надпись на картине. От удовольствия она захлопала в ладоши и стала притопывать каблучками. Она так суетилась и прыгала, что Винсент опять не смог улучить момент, чтобы обнять ее.

— Значит, он и мой друг, ведь правда? — допытывалась она. — Мне всегда хотелось подружиться с художником.

Винсент подыскивал слова, ему хотелось сказать ей что-то нежное, что-то такое, с чего он мог бы начать объяснение. Она следила глазами за ним, стоя в темноте. В ее глазах, отражавших пламя лампы, мерцали крошечные искорки света. Полумрак оттенял овал ее лица, и когда взгляд Винсента скользнул по ее красным, влажным губам, четко рисовавшимся на гладком бледном лице, в его душе шевельнулось что-то такое, чего он сам не мог бы объяснить.

Наступила многозначительная пауза. Ему казалось, что Урсула тянется к нему, ждет и боится его признания. Он несколько раз облизал губы. Урсула отвернулась, взглянула на него через чуть вздернутое плечо и выбежала в сад.

В ужасе оттого, что он теряет возможность поговорить с ней, Винсент бросился следом. Она остановилась под яблоней.

— Урсула, послушайте…

Она обернулась и, поежившись, взглянула на него. В небе горели холодные звезды. Кругом было темным-темно. Лампу Винсент оставил во флигеле. Тускло светилось только одно окно кухни. Винсент все еще ощущал запах волос Урсулы. Она плотно стянула на плечах свой шелковый шарф и скрестила на груди руки.

— Вы замерзли, — сказал он.

— Да. Пойдемте лучше в дом.

— Нет, ни за что! Я… — Он преградил ей дорогу.

Она уткнула подбородок в шарф и глядела на него широко раскрытыми, удивленными глазами.

— Но, господин Ван Гог, боюсь, что я вас не понимаю.

— Я только хотел сказать вам… Видите ли… Я… я…

— Поговорим потом, прошу вас. Я вся дрожу.

— Мне кажется, я должен сказать вам это. Сегодня я получил повышение. Меня переводят в отдел офортов… Это уже второе повышение за год.

Урсула отступила на несколько шагов, сняла шарф и резко остановилась, забыв о холоде.

— Так что же вы хотите сказать мне, господин Ван Гог?

Тон у нее был ледяной, и Винсент проклинал себя за неловкость. Вся сумятица чувств, которая его обуревала, вдруг улеглась — он сразу овладел собой. Он помолчал, обдумывая, как заговорить с ней, и наконец решился.

— Я хочу сказать вам, Урсула, то, что вы, собственно, уже знаете. Я люблю вас всем сердцем и буду счастлив лишь тогда, когда вы станете моей женой.

Он почувствовал, что его спокойствие и самообладание ее удивило. Может быть, сейчас самое время обнять ее?

— Вашей женой? — Голос Урсулы стал звонче. — Нет, господин Ван Гог, это невозможно.

Он посмотрел на нее из-под своих крутых, бугристых надбровий, и она ясно увидела во тьме его глаза.

— Боюсь, что я… я не…

— Странно, что вы ничего не знаете. Я уже больше года помолвлена.

Винсент не мог бы сказать, долго ли он простоял не двигаясь, о чем он думал и что чувствовал.

— Кто же ваш жених? — угрюмо спросил он.

— Ах да, вы же его ни разу не видели! Он раньше жил в вашей комнате. Я думала, вы знаете.

— Откуда мне было знать?

Она привстала на цыпочки и поглядела в сторону кухни.

— Я думала… я думала, вам кто-нибудь говорил!

— Зачем же вы целый год скрывали это от меня! Ведь вы знали, что я люблю вас. — В его голосе не было теперь и следа растерянности и волнения.

— Я не виновата, что вы влюбились. Я хотела, чтобы мы были только друзьями.

— А он приезжал к вам за то время, что я у вас?

— Нет. Он живет в Уэльсе. Он приедет к нам летом, в отпуск.