Жажда жизни. Повесть о Винсенте Ван Гоге

— Я не могу рисовать фигуру человека, не изучив тщательно все его кости, мускулы и сухожилия, — сказал он. — И лицо не могу рисовать, если я не знаю, что творятся в людских душах; Чтобы изображать жизнь, надо разбираться не только в анатомии, надо постичь, что человек чувствует и что он думает о мире, в котором живет. Тот, кто знает только свое ремесло и ничего больше, способен быть лишь очень поверхностным художником.

— Ах, Винсент, — тяжко вздохнул Теодор. — Боюсь, что из тебя получится теоретик!

Винсент вновь взялся за «Отца Горио».

Пришла бандероль от Тео, которая привела Винсента в волнение, — там оказалось несколько книг Кассаня, которые должны были помочь ему как следует овладеть перспективой. Винсент с нежностью перелистал книги и показал их Виллемине.

— Лучшего лекарства от моей болезни и не придумаешь, — говорил он сестре. — Если я исцелюсь, то только благодаря этим книгам.

Виллемина улыбалась, ласково щуря свои ясные, как у матери, глаза.

— Уж не думаешь ли ты, Винсент, — спросил Теодор, подозрительно относившийся ко всему парижскому, — что можно научиться правильно рисовать, читая в книгах рассуждения об искусстве?

— Конечно.

— Чудеса, да и только.

— Точнее говоря, я должен суметь применить прочитанное на практике. Ну, а практика — дело особое, ее вместе с книгами не купишь. Иначе эти книги шли бы нарасхват.

Счастливые, полные труда дни текли быстро, наступило лето, и теперь уже не дожди, а зной не давал Винсенту бродить по вересковым пустошам. Он нарисовал Виллемину за швейной машиной, в третий раз перерисовал этюды из книги Барга, пять раз в разных положениях набрасывал фигуру мужчины с лопатой, «Un Becheur»[10], дважды нарисовал сеятеля и девушку с метлой. Затем из-под его карандаша появилась женщина в белом чепчике за чисткой картошки, пастух с длинным посохом и, наконец, старый больной крестьянин, — обхватив руками голову и поставив локти на колени, он сидел на стуле у очага. Землекопы, сеятели, пахари, мужчины и женщины, — Винсент чувствовал, что их надо рисовать и рисовать без конца, надо пристальнее вглядываться в сельскую жизнь и закреплять свои наблюдения на бумаге. Он уже не был, как прежде, беспомощен перед лицом природы, и это приносило ему такую радость, какой он дотоле никогда не испытывал.

Жители городка по-прежнему сторонились Винсента и смотрели на него как на чудака. Хотя и мать, и Виллемина, и по-своему даже отец выказывали ему свою любовь и всячески баловали сына, в тех тайниках его души, куда никто из обитателей Эттена не мог заглянуть, было пусто и одиноко.

А крестьяне со временем полюбили его и прониклись к нему доверием. Винсент находил в них что-то общее с землей, которую они обрабатывали. Именно это он и старался выразить в своих рисунках. Глядя на них, его родные часто не могли сказать, где кончается фигура крестьянина и где начинается земля: Винсент сам не отдавал себе отчета, как это у него выходит, но чувствовал, что рисунки правильны, и этого было достаточно.

— Четкой линии, разделяющей человека и землю, не нужно, — сказал он однажды вечером матери, которая вдруг заинтересовалась его работой. — Все это земля в разных видах, которые переходят один в другой, они нераздельны; это две формы единой сущности, отличить их друг от друга почти невозможно.

Мать решила, что раз у Винсента нет жены, ей следует взять на себя все заботы о нем и устроить его судьбу.

— Винсент, — заявила она сыну как-то утром. — Прошу тебя к двум часам быть дома. Ты не откажешь мне в этом?

— Нет, мама. А в чем дело?

— Мы пойдем в гости.

Винсент был ошеломлен.

— Мама, я не могу терять время попусту!

— То есть как это попусту?

— Да ведь мне надо рисовать, а там рисовать нечего!

— Ты ошибаешься. Там будут все важные аттенские дамы.

Винсент искоса взглянул на дверь. Еще мгновение, и он бросился бы прочь из дому. Он с трудом взял себя в руки и стал объяснять матери, почему он не может пойти в гости; слова он подбирал с большим трудом.

— Как бы это сказать тебе, мама, — начал он. — У этих женщин, что бывают на званых вечерах, нет характерности, а мне необходимы характеры.

— Глупости! У них отличные характеры. Никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь сказал про них дурное.

— Ну, конечно, милая мама, конечно. Я хотел только сказать, что все они похожи друг на друга. Жизнь, которую они ведут, как бы вылепила их на один манер.

— Ну, положим, я-то их различаю безо всякого труда.

— Да, дорогая, но как бы тебе объяснить… У всех у них такая легкая жизнь, что на лицах не запечатлелось ничего интересного.

— Я тебя не понимаю, сынок. Ведь ты рисуешь веяного мастерового или крестьянина, какой только попадется тебе в поле.

— Ну, да.

— А какая тебе от этого польза? Они бедняки, они ничего не купят. А городские дамы за свои портреты могут хорошо заплатить.

Винсент одной рукой обнял мать, а другой взял ее за подбородок. Голубые глаза матери были так ясны и ласковы, в них было столько нежности и любви. Почему же они не могут заглянуть в его душу?