Жажду — дайте воды

Меня клонит ко сну. Чтобы не дать и Сергею задремать, я рассказываю ему разные байки про наши зеленые прохладные горы. Сергей время от времени останавливается и, спустив ногу на ступеньку, выглядывает. Вдали светятся фары следующих за нами машин.

* * *

Полночь. За нашей спиной ничего не светится. Куда девались семь других грузовиков?

Рассвело. Стало ясно, что мы сбились с курса. Нет никаких признаков, свидетельствующих о том, что здесь, по этому мертвому царству, прошли машина или верблюд…

Сергей огляделся по сторонам и схватился за голову.

— Беда! Беда!..

Поистине беда. Он спрашивает у жены:

— Давно перестали видеть свет?

— Где-то около полуночи. А что произошло, Сереженька?..

— Сбился с пути!..

— Что, что? — встревожилась женщина.

Сергей безнадежно опустился на песок. Проснулись детишки, попросили пить. Отец прикрикнул на них:

— Замолчите! Откуда я возьму вам воды.

У наших кашеваров был бидон с водой, я попросил их вскипятить чаю и сварить еды. Они развели огонь, распечатали две пачки макарон. Мы с Сергеем между тем рыскали во всех направлениях, высматривали дорогу. Только где же ее найдешь? Вокруг нас глухая пустыня без всяких признаков жизни.

Наскоро поели, запили чаем и повернули обратно по своему же следу.

Километров больше ста проехали назад, пока наконец увидели след наших машин. Они, оказывается, ушли влево, а мы вправо. Развернулись и поехали по их следу. А Сергей все клял себя, простить не мог:

— Ну и дурак же я! Чего взял вправо?..

А меня между тем стал одолевать страх: как бы машина наша не вышла из строя? И уже чудилось, будто отяжелевший грузовик хрипит и пыхтит, вот-вот заглохнет.

Сегодня двадцать седьмое августа. Через четыре месяца и один день мне будет восемнадцать. В записках моих мгла, перемешанная с песком.

«НЕ НАДО ТЕРЯТЬСЯ, СЫН МОЙ»

Утро. Мы добрались до какого-то поселения. Юрты, приземистые дома из необожженного кирпича-сырца. У одного из них стоят наши грузовики. Но не все семь, а только пять. Я кинулся к спящим в их тени солдатам:

— Где две другие машины?

— Вышли из строя. Пришлось бросить их в пустыне..

Я в отчаянии оглядел всех спавших:

— А где солдаты, которые были на тех машинах?..

— Здесь они, с нами. Мы взяли их с собой…

Я не знаю, что делать. Мысленно на чем свет стоит кляну своего комиссара: хорош, нечего сказать, сам остался, а на меня взвалил автоколонну. Что я могу предпринять в таком положении? Под моим началом тридцать два солдата, восемь водителей да еще шесть машин. Что мне делать, какое дать приказание? И к тому же я в своей жизни никогда никому ничего не приказывал?..

Ничего не видя перед собой, я подошел к Сергею.

— Две машины потеряли. Это ужасно!

— Ты лучше о тех, что остались, позаботься, — сказал он. — Думаешь, их убережешь?..

* * *

По совету Сергея я пошел к военкому. Он принял меня довольно приветливо и спросил:

— А продовольственный аттестат у вас есть?

Какой еще аттестат? Я впервые об этом слышу. Выяснилось, что, имей мы аттестаты, военком обязан был бы накормить нас, принять на довольствие.

Я только попросил его помочь нам испечь хлеб из нашей муки. Он охотно согласился.

— Ну что ж, товарищ красноармеец, — сказал мне военком, — вы за командира, а потому проследите, чтобы все было как надо…

* * *

Ребята чуть передохнули, и я отдал свой первый в жизни приказ:

— Приготовиться в путь!..

Водителям велел не отрываться друг от друга…

Жара невыносимая. Одно слово — август и пустыня… Сергей утешает, говорит, что километров через сто пятьдесят должен быть колодец. А тем временем вышла из строя еще одна машина.

Что мне будет за брошенные в пустыне машины?..

Только к вечеру мы наконец-то доехали до колодца. Вокруг ни деревца, ни росточка зеленого, даже колючек и тех нет. У самой дороги притулился колодец, выложенный прутьями. Я заглянул в него, и в глубине, словно в круглом зеркале, качнулось мое отражение.

Досыта мы все напились да с собой еще воды прихватили и снова тронулись в путь. Еду — а передо мной неотступно мама. Я в пустыне, а она там, в наших горах, горюет обо мне, и в мире такая страшная война. Чем все это кончится?

И Сергей вдруг, как будто подслушал меня, спросил:

— Мать у тебя есть?

— Есть!..

Господи, неужели и моя мама напрасно будет ждать моего возвращения?!

* * *

Мы едем навстречу ночи, и все пустыней. Меня одолевает дремота, и — о диво! — я вижу сон. Вижу Аветика Исаакяна![3] Он поцеловал меня в лоб и что-то говорит. И еще я вижу караван верблюдов.

Сергей подтолкнул меня:

— Не спи, а то и я разомлею.

Я мысленно иду за караваном и громко, чтобы снова не уснуть, чеканю:

Караван мой бренчит и плетется
Средь чужих и безлюдных песков…
Погоди, караван! Мне сдается,
Что из родины слышу я зов…[4]

* * *

Еще одна из наших машин испортилась. И ее пришлось оставить.

Небо нависло совсем низко — мрачное, бурое. Сергей пытается приободрить меня:

— Километров через сто будет оазис.