Жаждущая земля. Три дня в августе

Вся Букна на ногах — бежит на помощь лесу. Ведь лес сызмальства видел каждый. Еще не присосавшись к материнской груди, ты уже вдыхал сосновую и еловую живицу. Мать вынесла тебя впервые на двор, посадив на руку, и прежде всего показала: «Лес! Там — лес». Она стояла на земле, которую топтала каждый день, и не знала, что надо бы сказать: «Это — земля». Подрастет, думала, сделает шажок, упадет, ударится о землю и сам узнает — это земля. А там, вдалеке, — лес. «Лес, дитя мое, большущий лес, и в нем живет леший. Если не будешь слушаться, отдам тебя ему, пускай забирает. Будешь слушаться? Ты хороший мальчик? Будешь меня любить, когда вырастешь?» Ребенок боялся леса, но, едва научившись ходить, бежал к озеру, смотрел на тот берег и просил: «Я хочу в лес». Росли дети, дряхлели старики, а лес зеленел на том берегу, и никому не приходило в голову — вдруг там окажется чистое поле. Хотя кто знает… Нынешняя молодежь… Рождается она в городах, веяние леса доходит до них лишь потом, уже после провонявших лекарствами больниц, после бензинного смрада и гула машин… Может… им все равно — будь там даже чистое черное поле…

— Чего войны не сожрали, то огонь пожрет, — вздыхает Гарбаускене, стоя за домом.

Опираясь на палочку, она все еще ждет сыновей.

— Хорошо, хоть ветер не на деревню, — говорит Сянкувене из своею двора. — Не приведи господь, еще искру занесет…

— Южный ветер, ничего страшного, — рассудительно объясняет зять и добавляет: — Вообще-то нам пора, а то пока вернемся… Вечером нас в гости звали, неудобно не пойти…

— А как же, неудобно, — кивает Сянкувене и спешит собрать для дочки с зятем гостинцы.

Во всей деревне галдят дети, носятся как угорелые, то и дело бегают к озеру. Бабушки зовут их домой, кричат, чтоб не смели лезть в озеро, не вздумали бежать вокруг него в лес. Но дети не слышат бабушек. Их привлекает и вой пожарных машин, и крики мужчин, которые доносятся через озеро…

— Рубите просеку, мужики! Не давайте огню проходу!

Тракимас водит пилой — сам не знает, как она появилась у него в руках. Быстрей, еще быстрей!.. Пот заливает глаза, дым стелется по земле, хорошо еще, что ветер не сильный. Мимо пробегают люди в красных шлемах, раскатывая пожарный шланг, вот уже он надулся удавом, слышен шум воды.

— Ого-го!

— Сюда перебросилось! Сюда!

Звенит пила, стонет смолистая ель. Быстрей, быстрей! — стучит в висках мысль, и Тракимас сросся с ней: кажется, нет ничего больше на свете — никаких забот и дел.

Кто-то продирается сквозь кусты, запыхавшись, хватает его крепкими пальцами за плечо.

— Где Крейвенас? — По исцарапанному лицу Дайнюса струится кровь. — Крейвенас!

Тракимас хочет оттолкнуть эту руку: отстань, я же не бегаю за этим стариком!.. Одно имя Крейвенаса обжигает его.

— Он должен здесь быть, Крейвенас! — кричит Дайнюс; в уголке рта — кровь.

И вдруг Тракимас выпускает рукоять пилы. Прибежав одним из первых, он слышал голос — глухой, словно из-под земли — и не подумал… он ничего не подумал; ведь там такой жаркий дым…

— Там! — выдыхает Тракимас. — Кто-то кричал… там… я слышал…

Хватает полы пиджака обеими руками, набрасывает их на голову.

— Там!.. — еще раз выдыхает слово и ныряет в дым.

Дайнюс топочет за ним, обгоняет Тракимаса.

— Осторожней, Дайнюс! — Поперхнувшись дымом, Тракимас сжимает губы, а в голове проносится: назад!.. Назад, пока не поздно! — Дайнюс!.. — кричит Тракимас, продираясь сквозь кусты.

Гудит лес, хлещет вода, благословенный ливень, и Тракимас, попав под струю из шланга, останавливается, переводит дыхание. Назад, назад! — стучат молоточки в висках.

— Дядя Марчюс! — жутко кричит Дайнюс.

Промокнув, набравшись сил, Тракимас снова кидается в черный дым.

— Дядя Мар. . .!

Ничего не видно. Только голос. Глупый парень, пропадет ни за что… голову потерял…

— Марчюс!..

Пропадет без меня… пропадет…

— Возвращайся! — кричит Тракимас.

Назад, назад! — мучительно стучат молоточки.

Встань, Марчюс! Встань и иди…

Разгребает руками жаркий мох, утыкается воспаленным лицом в сухую и рыхлую землю, слышит голос, приплывающий откуда-то изглубока.

Встань, Марчюс!.. Ты пройдешь этой дорогой… В Дегимай… В Дегимай? Она же здесь, эта деревня, она сама пришла к тебе, и теперь ты никуда больше… никуда… Все горит… все сгорело дотла… и ты лежишь… словно под яблоней… на солнцепеке… Но почему пчелы так больно жалят руки, лицо, плечи? Они же были добры к тебе, ты с открытым лицом шел в сад, к ульям… Ульи мертвы, и пчелы озлобились, бросаются, все тело горит, так они жалят.

Встань, Марчюс! — доносится голос из недр земли.

Дети, зачем вы собрались за этим столом? Не будет для вас здесь жизни… земля не прокормит… уходите… Иди, Стяпонас, и ты, Вацис…

Вернись!.. Вернись, Стяпонас… Неужели это я тебя выгнал? Это я говорил?.. По чьим полям грохочет твой поезд?.. Он катится по мне… по моему телу…

Не стало Антасе…

Как жить будем, Антасюке?.. Не руки у тебя, головешки.

— Дядя Марчюс!

Кто же зовет меня! Кто? Близко кричат.

Серая, горькая тьма.

Пусто…

Вниз… вглубь… в яму…

— Дядя!.. Марчюс!..

Встань!