Жаждущая земля. Три дня в августе

Идет тропой с граблями в руке, срывает на ходу горсть малины, бросает ягоды в рот, но вкуса не чувствует; во рту горечь, нёбо сухое — вот бы напиться родниковой воды… Но родник далеко, не по пути, разве что, возвращаясь, заглянет к нему. Сена-то немного, вчера утром косил. Придется еще разочек сходить поутру с косой — на просеках трава по пояс. Лесничий просил, как Марчюс не поможет. Лесничий ведь тоже ему помогает, добрый человек, лошадь весной дал на картошку, осенью поможет огород вспахать. А то пока у колхоза допросишься… Да еще председатель этот… Не хочет Марчюс ему кланяться, и спасибо лесничему за доброе сердце. Крейвенас накосит травы, сложит сено в копны. Для лесных обитателей — лосей да косуль. И впрямь красота, когда лоси щиплют сено из кормушек, будто лошади. «Лошадей поменяли на трактора, так что давайте лосей разводить», — говорит лесничий. Дело говорит человек. Не знает, наверно, — откуда ему знать по молодости лет, — что самого Марчюса Крейвенаса когда-то здесь звали Лосем. Это прозвище он от отца унаследовал. Неизвестно, кто украсил его отца этой «короной», но он гордился ею и шагал по деревне, высоко подняв голову, прямой как трость. А Марчюс уродился в отца… «С Лосем лучше не связывайся!» — предупреждали парни каждого, кто хотел сцепиться с Марчюсом за грудки. Сладко было слышать это и знать свою силу. А теперь что от тебя осталось, человек ты мой? Сутулый старик. И никто не назовет Лосем, все успели забыть. Петроне, жена, и та, наверно, забыла, сейчас она знает одно: «Совсем уж в детство впал…»

Крейвенас ворошит прокосы. В тени сено еще сыровато, завтра, пожалуй, рано сгребать. Послезавтра придется, в воскресенье. Ах, в воскресенье Стяпонас… А может, и нет, ведь Марчюс его не выгоняет, никто его не гонит… И никогда не выгонял? Подумай, Крейвенас, подумай хорошенько — так-таки никогда ты не выталкивал Стяпонаса за порог? Не говорил: «Уходи, ищи жизнь в другом месте»? Не твои это слова? Кто же их сказал, Крейвенас?

Марчюс утирает лоб рукавом рубашки. До родника далеко, а его мучает жажда, рот как бы ошпарен кипятком. Ладно, сперва он переворошит сено, сегодня все равно не сгребать — может, в воскресенье. Воскресенье было и в тот день, когда Стяпонас покинул дом…

Дети покидают дом… Пчелы — ульи…

На своем берегу, на краю капустного поля, Марчюс долго стоит опустив голову. Потом медленно шагает через грядки. Земля кое-где белым-бела, словно заплесневела. Сурепка увяла, цветы пожухли, иссеченные блошкой капустные листья дырявые что решето.

По жнивью с рычанием несется газик председателя. Крейвенас еще сильней сутулится, выпячивает подбородок и пускается бегом к дороге. Спешит, помогая себе граблями, — только бы не пропустить машину!

— Постой! Погоди! — издали кричит Крейвенас, задыхаясь, машет рукой. Спотыкается; упадешь на грядку — проедет, и лови ветер в поле.

— По… стой!..

Визжат тормоза, из-под колес газика поднимается густое облако пыли. Крейвенас прижимает руку к правому боку — остро кольнуло в груди — и, замедлив шаг, плетется к дороге. Пыль уже осела, Тракимас открывает дверцу, высовывает голову:

— В чем дело, Крейвенас?

Марчюс проводит рукой по потному лицу, ловит ртом воздух и тяжело опирается на грабли; еловый черенок сгибается под его весом.

— Может, в озере кто утонул?

На загорелом лбу Тракимаса проступает глубокая складка; председатель готов помочь. Но чем он поможет тебе, Крейвенас? Чем он может помочь, когда ульи уже мертвы?

— Председатель… — Марчюс все еще задыхается, голос звучит неровно, рвется, как гнилая веревка. — Председатель…

— Утонул?.. Чем он поможет?

— Говори, Крейвенас.

— Пчелы перемерли.

На глаза председателя опускаются кустистые брови.

— Пчелы перемерли, председатель.

— Чьи пчелы-то?

— Мои пчелы. Все мои колоды неживые.

— А я тут при чем?..

— Колхоз виноват, говорю.

— Вот не думал, Крейвенас, что ты такой остряк.

— Чистая правда, председатель. Пчелы перемерли. Вы перетравили пчел.

Лицо Тракимаса сурово, — видно, эти слова задели его за живое.

— Кто на капусту химию сыпал? И на сурепку тоже… А кашка-то рядом…

Председатель хочет что-то сказать, но замолкает: на лице проступают красные пятна, брови так и пляшут.

— Ты бы, Крейвенас, лучше пошел на рожь помогать.

Хлопает дверца машины.

Стоит Крейвенас, опершись на грабли, и провожает взглядом удаляющийся пыльный вихрь.