Жаждущий пусть придет. Беседы на воскресные и праздничные евангельские чтения

Фарисейство нашей позиции чаще всего состоит в том, что если не на словах, то внутри мы убеждены, что билет в Царство Небесное у нас в кармане, потому что мы то-то, то-то и то-то делаем. А действительность такова, что делать то-то, то-то и то-то – необходимо, но это лишь предпосылки к твоей жизни в Боге. Как если ты собираешься ехать на поезде, тебе нужно собрать чемодан, должным образом одеться, купить билет, но из этого совершенно не следует, что ты поедешь на этом поезде. Если ты на него опоздаешь, то чемодан не поможет. В нашей земной действительности можно поменять билеты и сесть на другой поезд, а в Царствие Небесное другого поезда не будет. Он уйдет – с тобой или без тебя.

Фарисейство нашей позиции заключается еще и в том, что мы без иронии относимся к собственным усилиям. Мы очень серьезно говорим о себе, и наш язык при этом ломается. Мы говорим: «Забываю читать молитву перед вкушением пищи». Каким таким вкушением? «Забываю помолиться, прежде чем поесть» – так следовало бы сказать.

Все это выглядит очень комично, потому что мы, ни в чем не похожие на аскетов V века, говорим так, как говорили бы они в своих пещерах и пустынях. «Не совершил в полноте молитвенное правило». Давайте на себя в зеркало посмотрим: какая «полнота»? Какое «молитвенное правило»? «Пару молитв поленился прочитать» – вот это ближе к правде. Надо немножко ироничней к себе относиться. Услышал от одного человека: «Есть, – говорит, – помехи в совершении молитвенного подвига». Ну ясное дело! Первая помеха – это восприятие собственной молитвы как подвига. Осталось вымолить весь земной шар и перейти на галактику.

Но если ты сосредоточиваешь свое внимание на том, что обещал тебе Христос и что ты можешь сделать для того, чтобы получить даруемое Богом, тогда жизнь становится яснее.

Мытарь ведь тоже никакой не идеал. Писание не случайно умалчивает о том, что с ним случилось после его такого благочестивого восклицания. Вот с Закхеем, о котором мы читали неделю назад, все совершенно ясно. Он на происшедшее в его доме отреагировал совершенно по-деловому. Он встал и сказал: «Господи, вот я отдам пол-имения своего нищим, а если я кого чем обидел, верну вчетверо».

О дальнейшей судьбе мытаря нам ничего не сказано. Он всплакнул, но мы не знаем, ушел ли он потом со своей работы, захотел ли вернуть украденное, сумел ли переменить свою жизнь. И все же в этих двух религиозных типах – фарисея и мытаря (а каждый из нас в себе сочетает и тот, и другой) – симпатии евангелиста более на стороне плачущего, нежели на стороне гордящегося. И слова, сказанные в конце этого отрывка, – страшные и обличающие: всяк возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется.

Это абсолютно не значит, что «не надо высовываться». Надо. И это не значит, что нужно покрыть себя ложным смирением. Мы в XXI веке мастера ложного смирения. «Прости меня, брат», – говорим мы, мечтая, чтобы этот брат ушел с глаз долой. «Прости меня, сестра», – говорим мы какой-нибудь двоюродной родственнице, с которой не хотим видеться уже пятнадцатый год.

Господь, я думаю, в этом отрывке показывает, что Он терпит тех и других: многословного пустодеятельного фарисея и скорбящего мытаря – пока молчаливого, пока в бездействии. Всех терпит. От всех ждет перемены и дела.

Пусть и наш с вами Великий пост будет временем перемены и временем дела.

4 февраля, воскресенье Неделя о блудном сыне