ЖД (авторская редакция)

Посреди идеально круглой поляны возвышалась раскидистая, мощная, очень старая яблоня, а рядом с ней — приземистая уютная печка, которая словно стояла тут всегда; ее словно никто не складывал, не топил — она сама выросла тут непонятно откуда; нес ветер печное семечко, выбрал поляну покруглей, обронил, и взошло. Первой проклюнулась труба, а там и пошло, и пошло,— и вот уже первый пирожковый урожай снимают прохожие; а где принялась печка — там можно строить деревню, потому что место это правильное, благословленное. Яблоня не вся еще высохла, еще трепетала на ней живая листва, но по стене печки змеилась уже широкая трещина, такая зловещая, что ясно было — сколько ее глиной ни замазывай, ничем не починишь.

— Анечка, что же это!— в голос заплакал Василий Иванович.

Анька подошла к печке. Теперь, после двухмесячного скитания, она верила в свою силу — много раз вытаскивала она Василия Ивановича из безнадежных положений, привыкла заботиться о нем и теперь считала себя сильней, а то и старше. Ей казалось, что и здесь ее сила хоть как-то выручит, выправит положение — не может быть, чтобы ее любви не хватило на яблоньку и печку; она погладила трещину — и точно, в печке что-то зашуршало, задвигалось, заслонка выпала, и в теплом печном чреве наметилось некое движение. Анька сунула руку в черное зияние и нащупала одинокий подгоревший пирожок, черствый и остывший.

Это было все, чем могли ее тут встретить.

— Кушай, Анечка,— прошептал Василий Иванович.— Это она здоровается.

— Это она прощается,— сказала Анька.— Не могу я, Василий Иванович.

Она положила пирожок обратно в печкино чрево. Так никто и не узнал, с чем он был.

4

— Куда же ты пойдешь, Василий Иванович? На кого ты нас бросишь, Василий Иванович?— кричали круглые дегунинские бабки. Василий Иванович стоял посреди деревни и кланялся на четыре стороны.

— Вы знаете, куда я пойду,— говорил он робко.

— Да нельзя тебе, Василий Иванович! Никто же еще не приходил оттуда, Василий Иванович!

— Нет, надо, надо,— лепетал он.— Видно, уж не избежать. Надо Жаждь-бога попросить, надо умилостивить.

— Не ходи туда, Василий Иванович! Пожалей нас, Василий Иванович!

— Нет, милые, надо пойти. Думаете, не страшно? Еще как страшно. А вы ждите. Может, умилостивлю.

— Куда мы теперь, Василий Иванович?— спросила Анька, когда, провожаемые общим стоном бабок, печек и яблонек, они медленно брели по пыльной дороге к железнодорожной станции.

— Ах, не спрашивай, Анечка. Поезжай домой, туда-то я без тебя дойду.

— Что ты, Василий Иванович. Как же я теперь домой поеду. Надо же Дегунино спасать.

— Не надо тебе его спасать. Не твоя деревня, не тебе и спасать.

— Ты что же это? Ты гонишь меня, Василий Иванович!

— Да пойми ты!— сказал васька, останавливаясь среди дороги.— Нельзя туда ходить, никто еще не вернулся!

— Да, может, это потому, что там очень хорошо,— сказала Анька.

— Не поеду я с тобой!— рассердился Василий Иванович.— Что ты упрямая какая! На поезд садись, и чтобы к родителям!

— Никуда не поеду!

— Поедешь!

— Не поеду!

— Анечка,— плаксиво заговорил Василий Иванович.— Ну что мне делать с тобой! Ты же сама, сама видела…

— Видела,— решительно сказала Анька.— Нельзя так оставлять. Поехали что-нибудь делать.

Василий Иванович почувствовал ее спокойную силу, и ему стало легче.

— А и то,— сказал он. У васек против силы не было никакого иммунитета, они с облегчением сдавались, едва кто-то начинал решать за них.— Глядишь, еще и вымолим чего.

— А куда мы едем-то?— спросила Анька.

— Да есть одно место,— уклончиво ответил Василий Иванович.— По дороге расскажу.

глава тринадцатая. Повесть о трех городах

1