— Да? А то, как ваши чуть не устроили войну из-за Кубы? А как они влезли в Афганистан? Сравните это с тем, что сделали там америкосы — тихо, без истерики и за три месяца. А ваши лезли с явным расчетом на хорошую, большую мировую войну! Поживи Сталин еще годик, а Андропов — еще годика два… Ваши ребята воинственные, им без войны не житье! Хорошо, в восемьдесят пятом наши ненадолго смягчили ситуацию, — но за этот кратковременный приход к власти им теперь воздается ого-го. Вы думаете, мы не знаем, кто поддерживает наш терроризм? Я же не говорю, Воленька, что вы крайний. Я просто ставлю вас в известность, что ничего тайного на самом деле нет. Понимаете? Плохому пахарю плуг мешает. Вы пустите нас на эту землю — и вы увидите, как она будет родить.
— Может, и флогистон найдете?
— А что вы себе думаете, и очень может быть, что найдем! Флогистон ведь где появляется? — вы не думали об этом? Он там, где дышит дух истории. У вас история стоит, вот и флогистона нет. А пустите нас, и сразу будет и флогистон, и апейрон, и что хотите.
— Что же вы на этой земле не работали? — съехидничал Волохов. — Солженицын на огромном материале доказывает, что у вас были все возможности для возлюбленных сельскохозяйственных трудов! Организуйтесь, и вперед! Но что-то пахать никто не рвался! — Он замолчал и перевел дух. Что-то страшное лезло из него, что-то, к чему он сам не был готов; еще немного — и он, казалось, ударит Эверштейна, которому происходящее доставляло массу удовольствия.
— Наблюдаю пробуждение национального духа! — с восторженной улыбкой кивнул он. — Видите, как это легко? Убедились, что генетическая память о захвате жива и в вас, доброжелательном интеллигентном человеке, захватчике в пятьдесят каком-нибудь поколении? Предупреждаю вас, Воленька, что драться со мной не нужно, я-таки немножко служил, и кое-чему меня учили…
Злорадство его было так откровенно, он так явно вызывал на драку, что до нее и в самом деле оставалось полшага.
— Хватит! — прикрикнул на него и на себя Волохов. — Хватит, — повторил он уже тише. — Хотите вы того или нет, бить я вас не буду. Я тоже кое-чему учился… в нашей плохой армии. Еще не хватало тут… в музее катастрофы… вы из этого потом такое сделаете…
— Я тоже думаю, что хватит, — миролюбиво кивнул Эверштейн. — Тем более, что на ваш вопрос мне ответить легко и приятно. А вот что вы ничего не слышали о сорочинской клятве, это вам чести не делает. Могли бы и поинтересоваться вместе с вашим Исаичем. Вы, может быть, слышали, где Илья Муромец схватывался с богатырем-жидовином?
— Слышал. В степи Цецар, под горой Сорочин. Где она была — никому не известно.
— Во всяком случае, к Сорочинской ярмарке это не имеет прямого отношения. То есть местность, конечно, носит название именно в честь этого события, и ярмарка в ней проводится по той же причине. Знаете, сколько по великия и малыя Руси всяких Сорочинов, Сорочинсков и Сорокиных? Все не можете забыть, как наш Элия Эмур-омэц перешел на вашу сторону и предательски напал на своих?
Волохов расхохотался.
— Среди трех богатырей Илья-Муромец еврей, — выговорил он сквозь хохот.
Эверштейн смотрел на него невозмутимо: