ЖД

– Нет, хотите. Вы хотите, чтобы она вся была такая, по крайней мере большая ее часть. Я уверен, что для себя – и, может, для десятка избранных – вы пишете что-то настоящее, тяжеловесное и торжественное, настоящие псалмы. А для остальных – вот это. Чтобы любое серьезное высказывание воспринималось как моветон.

– А вы откуда, простите? – спросил опомнившийся эссеист.

– А я из Москвы, простите, – ответил Волохов.

– А… ну да. Ну я тоже из Москвы вообще-то, – улыбнулся эссеист, предлагая не придавать его вопросу серьезного значения. Так в компании горожан разговаривали бы с безнадежной деревенщиной, которая, однако, может врезать – так что опускать сельского гостя надо так, чтобы он ничего не понял. Волохов вдвойне обозлился на себя за идиотскую ситуацию, в которую влип.

– Все отлично, Псиш. Мне в самом деле было интересно.

– Всегда пожалуйста, – кивнул концертуалист.

– Нет, погодите! – Маша завелась не на шутку. – Если вы позволяете себе так высказываться, хотелось бы, в конце концов, каких-то аргументов…

– Это вы мне позволяете так высказываться, – грустно сказал Волохов. – Вы же меня спросили, верно? Я вам ответил.

– И на чем основана такая оценка? Я просто хочу понять, в конце концов…

– Да не оценка это! – поморщился Волохов. – Это мнение мое. Имею я право на мнение?

– Маша, ну что в самом деле, – сказал томный юноша из угла. На каждом собрании ЖД был томный юноша – или один и тот же? Волохов вскоре научился распознавать эту хазарскую наступательную триаду: начинает девушка; за девушку вступается томный; после томного вступает решительный и завершает дело. – Ну не понял человек, чакры какие-то закрыты у человека… Не будем же мы здесь, сейчас, за столом, чистить человеку чакры?

У Волохова появилось и, по счастью, тут же пропало желание начистить кое-кому чакры, хотя он никогда прежде не любил драться и презирал тех, кто в пылу спора начинал хватать оппонента за грудки.

– Не будете, конечно, – вступила Женька. – И не будете разговаривать с гостем в таком снисходительном тоне, ладно, Рома?

– Ну, родная… – протянул Валя. – Почему я не могу сказать? Человек высказался довольно резко, человек предполагает же, наверное, что с ним могут не согласиться… Если бы человек читал хотя бы Гадамера, он бы подумал, прежде чем ляпать…

– Он высказался, потому что его спросили. А что будет, если я скажу то же самое? Прости, Псиш, но мне тоже совсем не нравится то, что ты сейчас делаешь. Когда у тебя был блюзовый период, это было мило и смешно, а это уже совсем не смешно и не мило.

– Так. – Псиш посмотрел на нее серьезно. – Я чувствую, что напросился наконец на обсуждение. Мальчики, девочки. Я для того и показываю вещь, чтобы услышать мнение. Никаких обид, честное слово.

– Но тогда надо хоть разговаривать, как серьезные люди! – фальцетом потребовал эссеист. – Нужен элементарный уровень разговора! Что это – нравится, не нравится? Коробрянский предъявил законченную работу, надо судить о ней хотя бы со знанием контекста…

– Ося, – с истинно псишевской ласковостью сказал Волохов. Он уже начал соображать, как бить врага его же оружием. Нужней всего здесь была непробиваемая самоуверенность. – Вы мне не скажете, зачем читать Гадамера?

– Ну, если вы не понимаете, – Ося пожал плечами и возвел очи горе.

– А вы представьте, что не понимаю. Что я вообще о герменевтике впервые слышу. Представьте себе, многие серьезные немцы Хайдеггера не читали, и ничего, никто не умер. Вы мне можете внятно объяснить, что такого сделал Гадамер? Или вам просто слово нравится?

– Гадамер – гадомер, измеритель количества гадов, – в последний раз попытался Псиш перевести все в шутку.

– А, – сказал Волохов. – Ну да, конечно. Ада мэр. Любитель садомер. Вопрос снят, всем спасибо.

– Я не готов сейчас к лекции, – фальцетом сказал эссеист. – Никто не предупреждал, что будут дети…

– Ну да, ну да, – еще ласковей сказал Волохов. – Все дети, а вы взрослые. Хотите, я вам сейчас скажу, Ося, что такое ваша герменевтика, и ваш Гадамер, и в особенности ваш усатый Лоцман? Простите меня тысячу раз за кощунство. Вся ваша семиотика, и Соссюр, и структурализм, и тартуские сборники, с точки зрения нормального соседа-гуманитария, – вы не забывайте, друг мой, истфак ведь в том же первом гуманитарном корпусе… У нас знаете как шутили? Хорошую вещь Соссюром не назовут! Все это дешевый способ подавлять собеседника, система переименований, жалкие понты, банальный перенос каббалистики на вещи, которые каббалистикой не исчерпываются. Поэтому вы так любите ритуалы и прочие магические штучки, а также книжки про тайные общества и эзотерические братства. Все это, знаете, попытка сажать огурцы посредством геометрических вычислений. Знаете такую сказку?

Все молчали, демонстративно не глядя на Волохова, но это его уже не останавливало.