Жданов

Ситуация доступности высокого начальства для простых людей к концу 1930-х по сравнению с началом десятилетия радикально изменилась — до убийства Кирова в Смольный просто по партбилету мог зайти любой член ВКП(б), теперь же он там мог появиться только по согласованию и через бюро пропусков. Но обиженный отказом в приёме Ашкенази несправедлив — вряд ли и в наше время, да и в любое другое, возможно так просто, за три дня добиться приёма у второго человека в стране. Жданов был всегда по горло завален делами, тысячами обращений и прошений. Согласно тщательным подсчётам его канцелярии, в 1936 году он получал в среднем 130 писем в день, ещё 45 писем в день приходило в Ленсовет. В последующие годы обращений не стало меньше. К тому же в момент появления Ашкенази в Ленинграде наш герой мог просто отсутствовать в городе — как помним, по решению политбюро каждый второй месяц он проводил в Москве. Однако помощь Жданова некоторым старым знакомым в те годы нам известна — вспомним того же эсера-литературоведа Здобнова из Шадринска. Да и сам Ашкенази после ареста в 1938 году через полтора года следствия был полностью оправдан судом.

Уже в конце XX века арестованный в 1937 году сын польского коммуниста-эмигранта Владимир Рачинский вспоминал о событиях после освобождения в 1939 году:

«…Работы нигде подходящей не нашёл. Решил добиваться восстановления в Ленинградском университете. Написал письмо-жалобу секретарю Ленинградского горкома КПСС А.А. Жданову. Описал свою тяжёлую историю, написал, что, несмотря на трагедию нашей семьи, я по-прежнему верю в идеалы коммунизма, что ещё очень молод, имею способности и очень хочу учиться. Просил помочь мне восстановиться в студенты университета.

К моему удивлению, через несколько дней мне из Ленинградского горкома пришла открытка, в которой сообщалось, что моё письмо А.А. Жданову получено и что меня просят зайти на приём в Смольный. Конечно, надо сразу ехать. Приехал в Ленинград утром и сразу пошёл на приём в Смольный. Приняла меня инспектор горкома партии. Стала подробно расспрашивать, какая была обстановка, когда я находился под следствием… Я, не стесняясь, сказал, что меня били, но я не подписал ложного протокола, который меня заставляли подписать. Завотделом сказал, что мое письмо читал А.А. Жданов и дал указание оказать мне внимание и помощь в восстановлении в студенты университета»^{269}.

Подобное «ручное управление» и лихорадочное исправление высшими инстанциями многочисленных «перегибов на местах» вообще характерны именно для того времени.

Удивительно, но, даже став «небожителем», ежедневно распоряжающимся судьбами многих людей, Жданов и под бременем власти сохранил свойственные ему привлекательные черты характера и прежде всего умение располагать к себе людей. При сохранении дистанции «начальник — подчинённый», все очевидцы отмечают неизменную вежливость и доброжелательность Жданова в общении с рядовыми работниками, дружные и даже душевные отношения в руководящей ленинградской команде.

Так, Анастас Микоян в своих мемуарах пишет о Жданове и его ленинградских заместителях: «Они искренне хорошо относились друг к другу, любили друг друга, как настоящие друзья»^{270}. В.И. Демидов и В.А. Кутузов в сборнике «Ленинградское дело», опираясь на воспоминания сотрудников аппарата Ленинградского горкома, утверждают, что Алексей Кузнецов был по-настоящему предан своему патрону, он буквально «не выходил из кабинета Жданова». То же можно сказать и о других лидерах команды — Попкове, Капустине и прочих. Даже в личном общении за глаза никто из них не говорил просто «Жданов» — исключительно «Андрей Александрович» или «товарищ Жданов»^{271}.

Он всех «поздравлял с праздниками, днями рождения, оказывал нежданно-негаданно помощь в затруднительных ситуациях — но обращаться к нему по собственной инициативе — строжайшее табу…»^{272} — так вспоминали о нём работники аппарата Смольного.

Со своими непосредственными подчинёнными, которые сами являлись большими начальниками, он бывал подчас резким, но никогда не скатывался к разнузданному «барскому гневу».

Подчинённые особенно боялись его острых и злых шуток, умения «подцепить». Больше других переживал и старался «не подставиться» Яков Капустин, чьё самолюбие было особенно чувствительным к вежливым, но весьма язвительным замечаниям «Андрея Александровича», высказываемым им по малейшему поводу. Никита Хрущёв так писал об этом: «Жданов был умным человеком. У него было некоторое ехидство с хитринкой. Он мог тонко подметить твой промах, подпустить иронию…»^{273}

Частой мишенью острот Жданова становился председатель Ленгорсовета Пётр Попков. Будучи отличным завхозом, он страдал явным косноязычием, особенно при попытках произнесения политических речей. И Жданов при всей своей симпатии постоянно характеризовал неудачные опусы своего протеже фразой — «типичное не то». Работники аппарата так за глаза и прозвали Попкова, которого к тому же отличала глубокая и искренняя почтительность перед «Андреем Александровичем», что также служило поводом к шуткам.