Жданов

Андрей и Зина были ровней даже в строго юридическом смысле — оба принадлежали к сословию «почётных граждан». Сословное деление тогда было определяющей частью жизни и быта, закреплено силой традиций и законов российской монархии. Эту средневековую норму отменит в конце 1917 года партия, в которой состоял Андрей Жданов.

Но вернёмся в первые дни весны 1917-го. Уроженец Шадринска, тогда двадцатилетний ученик Тобольской семинарии Николай Буткин так вспоминал прапорщика Жданова: « А.А. был удивительно милым товарищем, очень весёлым и остроумным человеком. Был большим выдумщиком. Очень любил петь и участвовать в любительских спектаклях»^{53}.

Неудивительно, что провинциальная гимназистка из революционной семьи ответила взаимностью такому обаятельному московскому студенту. Влюблённый Жданов при первой возможности прибегал из полка в редакцию единственной в городе газеты «Исеть» и развлекал сотрудников и свою возлюбленную пением. В ту «доисторическую эпоху» даже патефоны были роскошью, а радио воспринималось как элемент научной фантастики, и поющий и играющий на рояле прапорщик был вне конкуренции. «Он то и дело соблазнял сотрудников редакции петь песни, — пишет о Жданове шадринский очевидец. — Ради этого бросались все дела, и сотрудники с большим увлечением предавались концертным занятиям…»^{54}

Штаб и основные части 139-го пехотного полка располагались в самом центре Шадринска, на углу улиц Николаевской и Весёлой, в построенном к 1914 году новом здании городского реального училища. Это двухэтажное каменное здание было самым большим во всём уезде. Помимо запасного полка в Шадринске имелись и иные признаки большой войны — два госпиталя для раненых, три сотни семей беженцев из западных окраин империи и лагерь военнопленных, в котором содержалось две тысячи немцев и подданных Австро-Венгрии всех национальностей, а также пара сотен турок.

Неподалёку от штаба на Николаевской улице располагалась кондитерская Анны Тимофеевны Павловой. Хозяйка обитала тут же, у неё и квартировала гимназистка Зина Кондратьева, чьи родители жили в 25 верстах от Шадринска в селе Осиновском. В 20-е годы XX века Николаевскую и Весёлую улицы переименуют соответственно в улицы Ленина и Либкнехта. Но пока имена этих товарищей в Шадринске были мало кому известны, за исключением, пожалуй, Андрея Жданова и его немногочисленных приятелей по политике.

Революционно настроенный молодой прапорщик не сторонился рядовых солдат, здоровался с ними за руку, обращаясь: «Товарищ!» В сословном обществе с извечным делением на «голубую кровь» и прочее «быдло» такое поведение было смелым и не находило понимания у командования полка. Но прапорщик Жданов, похоже, и не стремился к такому пониманию — он явно предпочитал офицерскому кругу общество шадринской интеллигенции. Преподавательница женской гимназии Мария Ивановна Пашкевич, у которой училась Зина Кондратьева, позднее вспоминала жениха своей ученицы: «Он не был франтом, не следил за своей внешностью, как обычно другие офицеры. Одевался небрежно, шинель на нём как-то висела мешком, зимой ходил в больших растоптанных валенках… Словом, человек не тем был занят»^{55}.

Прибывший на побывку в Шадринск 26-летний унтер-офицер пограничной стражи Александр Арыкин, служивший в Маньчжурии и входивший в харбинский кружок РСДРП, добавляет детали в зарисовку внешности Жданова в начале 1917 года: «…Смуглый молодой человек с усиками, подстриженными по-английски, в серой шинели с погонами прапорщика, в чёрных, несколько стоптанных валенках»^{56}.

Сообщение об отречении царя было получено в Шадринске 2 марта 1917 года от телеграфистов железнодорожной станции. Несколько дней город был в тихом недоумении — простой народ по вековой привычке безмолвствовал, разночинцы притихли в радостном предвкушении перемен, а городские верхи ждали, как повернутся события в Петрограде. Наконец 6 марта состоялось чрезвычайное заседание городской думы, на котором присутствовали командир 139-го полка полковник Архангельский, председатель уездного земства Стефановский и полицейский исправник Подгурский. «Отцы города» заявили, что присоединяются к Временному правительству и поспешили добавить, что реформирование городской думы и земского самоуправления считают преждевременным.

Крестьянство Шадринского уезда привычно ждало разъяснения ситуации у приходских священников. 13 марта состоялось собрание духовенства города и уезда, на котором батюшки, недавно певшие «аллилуйя» богохранимому монарху, одобрили отречение и постановили считать историю государственной церкви «двухсотлетним параличом».

Как видим, первоначально революция в Шадринске была верхушечным торжеством привычного уездного конформизма. Казалось, всё остановится на отмене монархии, а революционные беспорядки ограничатся далёкой столицей. Но подавляющее большинство населения страны к 1917 году влачило столь чудовищное и жалкое существование, что покачнувшаяся система была уже обречена.