Ждать ли добрых вестей?

— Возмещение?

— Если спасете жизнь мне. — Она улыбнулась ему, и мелкие ее черты просияли. — А до того я несу за вас ответственность.

— До чего?

— До того, как вы спасете мне жизнь. У индейцев так принято. Я в книжке читала.

— Книжки существенно перехвалены, — сказал Джексон. — Тебе сколько лет?

— Больше, чем на вид. Поверьте мне.

Как это — он ей принадлежит? Может, он все-таки заложил душу — не дьяволу, а этой смешной недорослой шотландке?

Доктор Фостер просунула голову в дверь, нахмурилась и сказала:

— Не выматывай его разговорами. Еще пять минут, и все, — прибавила она, предъявив ладонь, будто им надо пересчитать пальцы, чтоб выяснить, сколько это — пять. — Поняла меня? — с нажимом спросила она.

— Ну знамо дело, — ответила девочка. А Джексону сказала: — Мне все равно пора. Снаружи меня ждет собака. Я еще приду.

Джексон понял, что ему гораздо лучше. Он спасен. Он спасен, ему подарили будущее. Его собственное.

Когда у тебя есть будущее, две медсестры могут напасть на тебя, выдернуть катетер без всякой анестезии и даже без предупреждения, а потом вытащить тебя из постели, и ты в своей хлипкой больничной рубахе с голой спиной заковыляешь по коридору, где тебя станут понукать «стараться пописать» самостоятельно. Джексон и не догадывался, что такая простая физиологическая функция может быть так болезненна и так блаженна одновременно. Мочусь — следовательно, существую.

Отныне он на все будет смотреть по-другому. Режим возрождения наконец-то включился. Он стал новым Джексоном. Аллилуйя.

Доктор Фостер отправился в Глостер

— «В дороге под ливень попал. Ходил он по лужам, вернулся простужен и ездить туда перестал». Наверняка ей все время это цитируют.

— Кому?

— Доктору Фостер.

— Вот уж вряд ли, — сказал Джексон Броуди.

Она все-таки его нашла и теперь преданно несла вахту у его постели. Серый брат Реджи.

Как и старший детектив-инспектор Монро, доктор Фостер не поверила, когда Реджи сказала, что спасла Джексону Броуди жизнь.

— М-да? — саркастично переспросила доктор Фостер. — А я думала, мы в больнице его спасли. — Расспросы ее сердили. — Ты вообще кто? — в лоб спросила она. — Ты родственница? О его состоянии я могу говорить только с близкими родственниками.

Хороший вопрос. Кто она? Знаменитая Реджи, Реджина Дич, девочка-детектив, королева-девственница, потрепанная штормами предводительница храбрых сироток.

— Я его дочь Марли, — сказала Реджи.

Доктор Фостер нахмурилась. Она хмурилась, что бы ни говорила, и нередко хмурилась, ни слова не говоря. Зря она так — через несколько лет морщины появятся, надо же о себе подумать. Мамуля вечно беспокоилась из-за морщин. Одно время ложилась спать, подвязывая челюсть бинтами, — смахивала на жертву катастрофы.

— Он первым делом вспомнил тебя, — сказала доктор Фостер.

— Как приятно.

— Долго не сиди, ему нужно отдыхать.

Казалось бы, спроси удостоверение, доказательство того, что Реджи та, кем назвалась. Она же кем угодно может быть. Билли, например. Ну и хорошо, что она просто Реджи.

Он был один в комнатке сбоку от большой палаты. Реджи боялась, что не узнает его, когда найдет, однако узнала. Осунулся, но не такой мертвый. На постельном подносе стоял нетронутый завтрак. Человеку, который два утра подряд завтракал карамельными вафлями, это представляется возмутительной тратой еды. Сегодня утром, спросонок одурелая, Реджи некоторое время соображала, прежде чем поняла, что снова ночевала на неудобном диване мисс Макдональд, а шум, который ее разбудил, — грохот машин, отправлявшихся работать на пути. Доведется ли ей снова проснуться под свой будильник, в своей постели? И когда захочется?

Кружка, из которой она пила растворимый кофе, сообщала нечто непостижимое в такую рань: «Купчая! Вечная жизнь полностью оплачена кровью Иисуса Христа». Потом Реджи позвонила в больницу, и — абракадабра! — он нашелся.

Он спал, а медсестра зашла проверить капельницу и громко сказала:

— К вам посетитель. Вы смотрите, не забыли вас. Он еще после несчастного случая сонный, — сказала она Реджи. — Скоро проснется.

Реджи терпеливо сидела на стуле у постели и смотрела, как он спит. Все равно заняться больше нечем. Взрослый — в отцы ей годится.

— Папа, — поэкспериментировала она, но это его не пробудило. Она в жизни никому не говорила этого слова. На вкус — как иностранное. Pater.

Он оказался детективом. («Раньше был», — пробормотал он.) И солдатом тоже был. А сейчас он что делает?

— Ничего особенного. — (Всякое разное.)

Она отколупала десятифунтовую банкноту от скудной пачки, которую выдал ей вчера скряга мистер Траппер. Положила на тумбочку:

— Вдруг вам понадобится что-нибудь. Шоколад там или газеты.

— Я тебе верну, — сказал он.