Жди меня

Силантий был бездетным вдовцом и одиноко существовал в своей лесной сторожке, лишь изредка появляясь в деревне по разным хозяйственным делам. Никаких иных отношений с сельчанами он не поддерживал, зато хозяевам своим служил верой и правдой, был беспощаден к порубщикам и браконьерам и не стеснялся, застав таковых на месте преступления, применить силу, которой у него было с избытком, несмотря на немолодой уже возраст. В деревне его за это не любили и боялись до икоты. Деревенские детишки, придя в лес по грибы и наткнувшись там на Силантия, разбегались с паническими воплями, теряя свои лукошки. Говорили, что у Силантия дурной глаз, что он якшается с нечистой силой и по ночам варит у себя в бане какие-то колдовские отвары. По части отваров Силантий действительно был дока, и в тех редких случаях, когда у сельчан хватало смелости обратиться к нему за помощью, бывало, поднимал на ноги казавшихся совершенно безнадежными больных.

Появление во дворе незнакомого барина, который попросил у него приюта на какое-то время, оставило Силантия вполне равнодушным. Он уступил пану Кшиштофу лавку, на которой спал, накормил его тушеной в горшке зайчатиной и даже соорудил для него какие-то примочки, пообещав, что к завтрашнему утру опухоль на лице спадет, а через пару дней от синяков не останется даже следа. Пан Кшиштоф дал ему какую-то мелочь за услуги и в течение битых полутора часов расспрашивал лесника о его житье-бытье, стараясь осторожно повернуть разговор на то единственное, что его действительно интересовало последние городские новости.

Городских новостей Силантий, естественно, не знал - ни последних, ни предпоследних, никаких, поскольку ничем, кроме вверенного его заботам участка леса, не интересовался. Про лес этот ему было известно все, но вот это как раз были сведения, которыми не интересовался пан Кшиштоф. Говорить с Силантием, таким образом, оказалось совершенно не о чем, каждое слово из него приходилось буквально тянуть клещами, и пан Кшиштоф, сытый и слегка разомлевший в тепле, совсем уж было собрался подремать до обеда, как вдруг в голову ему пришло, что он до сих пор даже не знает, в чьих владениях решил временно схорониться.

- А скажи-ка, любезный, - ковыряясь в зубах и морщась при этом от боли из-за распухшей физиономии, пробормотал он, - ты чей будешь-то? Лес этот чей?

- Известно, чей, - обдумав что-то, ответил лесник. - Князей Вязмитиновых лес.

Это был сюрприз, который заставил пана Кшиштофа глубоко задуматься. Ему была жизненно необходима информация, и не только информация, но и наличные деньги. Княжна Мария на сегодняшний день оставалась, пожалуй, единственным человеком во всей округе, у которого Огинский мог рассчитывать получить и то, и другое. Княжна знала о нем слишком много, это так, но в то же время пану Кшиштофу казалось, что она не станет доносить на него и пытаться задержать его силой до прибытия драгун. Худшее, на что она была способна, это без разговоров указать ему на дверь, но к подобным неприятностям пан Кшиштоф давно привык, и они его не страшили. Но, с другой стороны, прямиком отправляться в дом княжны было рискованно: мало ли кто мог встретиться ему по дороге, мало ли о чем успела догадаться и как поведет себя в связи со своими догадками княжна!

- Ну, вот что, любезный, - сказал пан Кшиштоф самым небрежным тоном. Письменных принадлежностей у тебя, конечно, не имеется?

- Чего это? - после длинной паузы переспросил Силантий.

Пан Кшиштоф вынул свою предпоследнюю сигару, откусил кончик и раздраженно выплюнул его в угол.

- Перо, - сказал он, - бумага. Чернильница с чернилами... То, чем пишут. - Он поводил рукой в воздухе перед собой, имитируя процесс, о котором говорил. - Есть у тебя?

- Неграмотные мы, - без тени сожаления сказал лесник. - Нам это баловство без надобности.

- Так я и думал. А передать княжне Марии Андреевне то, что я тебе скажу, сможешь? Да так, чтобы ни одна живая душа об этом не знала... Сможешь?

- Дело нехитрое, - равнодушно сказал Силантий. - Что передать-то?

Вот так, совсем просто и почти случайно, решилось это казавшееся неразрешимым дело. Не медля ни минуты, пан Кшиштоф объяснил леснику, что от него требуется, дал ему рубль на водку и выпроводил из дома. Только закрыв за ним дверь, Огинский вспомнил, наконец, о своей сигаре и закурил, сидя на лавке у подслеповатого окна с заросшим многолетней грязью, треснувшим стеклом.

Докурив сигару до самого конца, он тщательно загасил окурок и, подумав, спрятал его в карман. Пепел с подоконника он старательно сдул в ладонь и выкинул за дверь, в заросли крапивы у крыльца. Уничтожив, таким образом, следы своего пребывания в сторожке, пан Кшиштоф начал собираться, делая это так, словно и впрямь намеревался навсегда покинуть гостеприимное логово лесника Силантия.