Жди меня

- Мерсье, - подсказала княжна Людмила Аполлоновна. - Говорят, он красавчик.

- Не правда, - сказала княжна Ольга Аполлоновна. - Росточка он невысокого, и с лица - так, ничего особенного.

Эти слова были оставлены без ответа, если не считать ответом свирепые взгляды, которыми с двух сторон прожгли ее сестры. Ольга Аполлоновна, перехватив эти безмолвные послания, надменно выпятила нижнюю губу и горделиво усмехнулась, явно чем-то очень довольная. Две старшие княжны, напротив, выглядели чем-то заметно огорченными и взвинченными. Княжна Елизавета время от времени без всякой видимой причины вдруг начинала покрываться красными пятнами, от чего делалась уже не просто некрасивой, но даже где-то страшной, а княжна Людмила все время кусала губы, словно сдерживая раздражение. Время от времени, забывшись, она принималась грызть ногти, и тогда Аграфена Антоновна, извинительно улыбаясь княжне Марии, давала ей по рукам сложенным веером. Одним словом, обстановка в доме Зеленских была очевидно далека от мирной; княжна Мария чувствовала себя так, словно угодила в клетку с гиенами, и теперь ее обитатели, похоже, решили полакомиться ею.

- Мне действительно не страшно, - спокойно сказала она, решив до поры до времени игнорировать оскорбительные намеки княжон, - и господин Мерсье тут не при чем. Я просто не вижу причин для страха. Если полученное князем Петром Ивановичем письмо и впрямь было послано с намерением способствовать ухудшению его здоровья, это объяснимо: великий человек не может прожить жизнь, не обзаведясь множеством врагов. Но какое отношение это может иметь ко мне? Я не полководец и не политик; у меня даже нет наследников, которые могли бы желать моей смерти в ожидании наследства. Чего мне бояться?

Предостережения Мерсье не прошли даром: говоря о наследниках, княжна внимательно следила за выражением лица Аграфены Антоновны и заметила, как при этом упоминании глаза княгини странно вильнули в сторону, словно огибая какое-то невидимое препятствие. Лицо ее при этом нисколько не изменилось, но глаза сказали Марии Андреевне все: княгиня Зеленская действительно была готова на любую подлость, чтобы завладеть ее деньгами и имениями. Впрочем, княжна не видела никаких путей к осуществлению подобного намерения, понимая, что даже если над нею будет учреждена опека, то доверят ее кому угодно, только не князю Зеленскому.

- Ну, не знаю, дитя мое, - сказала княгиня. - Мне кажется, что вы чересчур беспечны. Этот француз выглядит таким подозрительным! Мне даже кажется порой, что это он написал то злосчастное письмо.

- Помилуйте, Аграфена Антоновна! - со смехом воскликнула княжна. - Это же просто смешно! Господин Мерсье, естественно, вызывает подозрения уже одним тем, что он француз. Но в данном случае это обстоятельство скорее оправдывает его, нежели ставит под подозрение. Ведь он по-русски и говорит-то с превеликим трудом, где уж ему письма писать! Да в этом письме было бы столько ошибок, что даже слепому сделалось бы ясно: писал француз.

- Он может притворяться, что плохо говорит по-русски, - непримиримо сказала Аграфена Антоновна. - И потом, он мог сам не писать письма, а нанять для этого кого-нибудь, кто написал под его - диктовку.

- Это как-то уж очень сложно, - возразила княжна Мария. - Да и кто бы согласился такое написать?

- Не знаю, - повторила княгиня, ковыряясь ложкой в вазочке с засахарившимся вареньем. - Вам, конечно, виднее, ведь вы уже почти месяц живете с ним под одной крышей. Ах, молодость, молодость, время прекрасных безумств! Я, помнится, и сама любила кружить мужчинам головы. Я помню, как легко в вашем возрасте влюбиться в первого встречного потому лишь, что он оказался рядом в минуту одиночества и грусти. Влюбленное создание не видит в своем избраннике ничего, кроме достоинств, и тут бывает надобен дружеский совет старшего поколения, вооруженного опытом прожитых лет и умением разбираться в людях. Иначе, душа моя, недалеко и до беды. Особенно теперь, в такое сложное время...

- Я не понимаю ваших намеков, княгиня, - холодно сказала Мария Андреевна, покраснев от возмущения. Она чувствовала, как пылают от негодования ее щеки, и отлично понимала, что ее румянец будет непременно замечен и принят за краску стыда. При мысли о том, какие сплетни станут теперь распускать о ней княгиня и ее дочери, Мария Андреевна покраснела еще сильнее. - О какой любви вы мне толкуете? Вы, кажется, изволили вообразить себе невесть что - что-то, что мне и в голову не могло прийти. Не забывайте, я - княжна Вязмитинова, и я знаю, что такое честь...

Она осеклась, в последнюю секунду удержавшись от того, чтобы добавить: "в отличие от вас". Ссориться с этой стаей жирных ворон она не собиралась. Однако же спускать им их дерзость тоже было нельзя, это она понимала превосходно.

- Посему, - продолжала она все с тем же ледяным спокойствием, - я вынуждена самым настоятельным образом просить вас оставить эти домыслы, не имеющие ничего общего с действительностью.