Жди меня

Отправляясь к Зеленским, пан Кшиштоф предполагал, что застанет все семейство в состоянии, близком к истерике, и был несказанно удивлен, обнаружив полное спокойствие там, где ожидал слез, воплей и бестолковой паники. Кровавая новость живо обсуждалась княгиней и ее дочерьми, но вот именно как интересная и выходящая из ряда ординарных событий новость, а не как что-то страшное или, упаси, боже, опасное для их драгоценных персон. Эти курицы, как про себя именовал пан Кшиштоф Аграфену Антоновну и ее дочерей, пребывали в блаженной уверенности, что гибель их лакеев явилась результатом обыкновенной драки между ними, и переживали лишь о том, что теперь городские сплетники станут трепать их доброе имя на каждом углу.

Пан Кшиштоф в отменно учтивых выражениях выразил дамам свое сочувствие по поводу прискорбного происшествия, внимательно выслушал излишне подробный и явно приукрашенный рассказ о том, как это было, с отвращением выпил чашку бледного, как щеки старой девы, чая и немного полюбезничал с княжной Ольгой Аполлоновной. Аграфена Антоновна при этом наблюдала за ними с теплой материнской улыбкой, казавшейся такой же фальшивой, как и во множестве отпечатанные казначейством Франции русские деньги; что же до княжон Елизаветы и Людмилы, то последние прожигали свою удачливую сестрицу взглядами, полными такой черной зависти и такой лютой злобы, что пан Кшиштоф начал всерьез опасаться за жизнь своей нареченной. Ловя эти взгляды, которые обжигали, как кислота, он живо представил себе все прелести будущей семейной жизни и поклялся страшной клятвой, что брак его, если даже и состоится, не продлится более месяца.

После чая Аграфена Антоновна без лишних церемоний удалила дочерей из гостиной. Ольга Аполлоновна попыталась было возражать - ей, судя по всему, льстила непривычная для нее роль невесты, - но княгиня была непреклонна, и суженая пана Кшиштофа, одарив его на прощание кокетливым взглядом, вслед за сестрами покинула комнату. В течение какого-то времени было слышно, как все трое дружно топают и негромко, но злобно переругиваются в коридоре, затем где-то в глубине дома с пушечным грохотом захлопнулась дверь, и сделалось тихо.

Аграфена Антоновна весьма откровенно перевела дух и, согнав с лица фальшивую приторную улыбку, деловито осведомилась у пана Кшиштофа, с чем он пожаловал.

- Помилуйте, княгиня, - подкручивая ус, самым любезным тоном отвечал пан Кшиштоф, - вы меня удивляете! Когда в вашем доме происходят такие события, разве могу я оставаться в стороне! Ведь вам могла угрожать опасность!

- Это ты дочерям моим рассказывай, - сказала княгиня, - а мне пыль в глаза пускать ни к чему. Какая еще опасность, батюшка? Кабы кто-то хотел меня зарезать, так уж, верно, зарезал бы. Уж как-нибудь, наверное, можно меня-то от лакея отличить! Забудь ты про это. Скажи лучше, каковы наши дела? Разговор-то наш помнишь ли?

- Это насчет репутации? - с невинным видом глядя в потолок, спросил пан Кшиштоф.

- Именно. Ты делаешь ли что-нибудь, или только по кабакам пьянствуешь, золото мое пропиваешь? Слышала я, как ты с шампанским-то гуляешь! Ты, конечно, гусар, тебе кутить сам бог велел, да только о деле забывать не надо бы.

- Право, сударыня, ваш тон оставляет желать лучшего, - осторожно обиделся пан Кшиштоф. - А между тем я не теряю времени даром. Мною предприняты определенные шаги в этом направлении, распространяться о которых я полагаю преждевременным. Смею вас уверить, что шаги эти должны в самом скором времени возыметь весьма ощутимый эффект...

- Это, душа моя, все пустые слова, - махнула рукой Аграфена Антоновна. - Шаги какие-то, эффекты... Мне не эффекты твои нужны, а дело. Дело, понимаешь? Время-то идет, а дела наши чем дальше, тем хуже. На днях снова кредитор являлся, судом грозил... Бухвостов граф давеча на улице встретил, так, поверишь ли, едва кивнул, будто я не княгиня, а нищебродка приблудная. Чую я, не будет нам от него добра.

Пан Кшиштоф порылся в кармане, вынул сигару и осторожно понюхал, проведя ею у себя под носом.

- В ваших словах есть резон, сударыня, - сказал он, - но как же быть? Между нами, я не вижу способа повлиять на графа Бухвостова. Говоря по совести, он представляется мне непреодолимым препятствием в задуманном вами предприятии.

- Мною? - переспросила княгиня тоном, который не предвещал ничего хорошего. - Мною, значит? А ты, выходит, и знать ничего не знаешь? Это как же понимать, сударь мой? На попятную, что ли? Ты, батюшка, со мной не шути, эти шутки тебя до добра не доведут. Я ведь к тебе давно приглядываюсь. Это еще проверить надобно, каков ты есть поручик. Что-то ты не особенно в свой полк торопишься, герой бородинский!

Пан Кшиштоф помолчал, делая вид, что занят раскуриванием сигары. Тон княгини и, в особенности, ее последние слова заставили его всерьез задуматься.

Похоже было на то, что княгиня готова была прочно вцепиться ему в глотку.