Жди меня, Париж!

На другой день учительница, как и обещала, выдала мне листочек с моей приветственной речью. Велела письменно перевести её и учить наизусть перед зеркалом, радостно улыбаясь. Я целый вечер переводил речь по словарям, поскольку компьютерный переводчик выдавал мне какую-то галиматью. ШЕР ЗАМИ, НУ СОМ ТРЕЗЕРЕ ДЕ ВУАР ДАН НОТРЕ ЭКОЛЬ. То есть: «Дорогие друзья, мы очень счастливы видеть вас в нашей школе». И далее – о том, какая у нас замечательная школа с бассейном и библиотекой, в которой есть много книг на французском языке (вот интересно, кто их добровольно читает), с компьютерными классами, какие у нас дружные ребята и замечательные учителя (кому как), и как нам нравится изучать французский язык (это вообще с большой натяжкой). Короче, БЬЕН ВЕНЮ. Добро пожаловать.

Леопольдовна в целом одобрила мой перевод и пообещала поставить за четверть «четыре», если хорошо выучу текст. И вот я стал учить и всем рассказывать это бьенвеню. Мама сначала меня слушала внимательно, но на двадцатый раз сказала, что я могу учить речь самостоятельно. Папа скис быстрее. Надо заметить, что мои родители изучали в школе английский язык и ничем мне помочь не могли, так как слышали набор непонятных звуков. Я стал рассказывать перед зеркалом своему лохматому отражению, стараясь гостеприимно улыбаться. Эти экзерсисы у меня вызвали припадки смеха, и тогда я позвал своего одноклассника Тольку. Толька очень серьезно взялся мне помогать. Я даже не ожидал от него такой педагогической прыти. Он решил мне поставить французский прононс. То есть произношение. Мы стали подражать певцам, слушая французские песни, и репетировать грассирующий звук «р». У меня ничего не получалось. Толя заставлял меня набирать в рот воды и полоскать горло, потом я пробовал полоскать горло без воды. Все напрасно. Мое «р» не трепетало, как учила нас Леопольдовна. Довольно помучавшись, мы оставили звук «р» в покое и перешли к носовым звукам. Известно, что французы слега гнусавят. То ли у них нос устроен как-то особенно, то ли их предки страдали хроническим насморком, но так и не смогли его вылечить. Неважно. Толя предложил мне произносить приветствие, зажав нос пальцами: тогда мой французский прононс получился сносным. Но я же не мог выступать перед гостями, держа себя за нос!

– А у тебя нет аллергии на что-нибудь? – вдруг ни с того ни с сего спросил мой одноклассник.

– Нет, а что? – удивился я.

– А то, понюхал бы свой аллерген, собачку там или цветок какой, нос бы и заложило, – с сожалением ответил Толька…

– А может, попробуешь, понюхаешь что-нибудь, – не унимался он.

– Ну, давай попробуем, – согласился я. Мы пошли в ванную комнату, и я стал нюхать все подряд пузырьки и баночки с мамиными духами и кремами, шампуни и гели для душа. Чихнул пару раз, но нос не заложило.

– Пойдем в комнату, засунешь голову под диван и вдохнешь пыль!

– Ты что, совсем чокнулся?! – возмутился я.

– Нет. Просто бывает непереносимость домашней пыли.

Я согласился и полез под диван. Прочихавшись, я убедился, что на домашнюю пыль у меня, к сожалению, тоже нет аллергии. Толька задумался.

– Айда ко мне, – сказал он решительно, – будешь нюхать нашего кота Барона. Может быть, ты не переносишь шерсть животных. У вас же их нет.

Мы пошли в прихожую надевать куртки.

– Куда вы, а уроки? – остановила нас мама перед самой дверью.

– А мы как раз насчет уроков к Толе сбегаем, и я сразу вернусь! – на ходу соврал я. Не мог же я сказать, что иду нюхать кота.

– Хорошо, – кивнула мама и вернулась на кухню.

Мой товарищ жил неподалеку. Проверка на кошачий аллерген чуть не стоила мне глаза. Барон был явно не в духе. И когда я приблизил к нему свой нос, то еле успел увернуться от его лапы. Кот не привык, наверное, чтобы его люди нюхали. Обычно было всё наоборот. Толька поймал своего пушистого друга и стал чесать его за ухом. А вот это коту понравилось, и я спокойно понюхал его спину. Ну, ничего. Никакого заложенного носа.

– Должна же быть у тебя на что-то аллергия. Сейчас у всех нормальных людей есть непереносимость чего-нибудь, – не унимался мой одноклассник. – Я, например, на апельсины и мандарины чешусь.

– А я – на химичку нашу. Но нюхать я её не буду. Да и не поможет, думаю, – ответил я с досадой. – Толька, отстань ты от меня со своим прононсом.

Итак, мы оставили в покое моё произношение, и я стал просто зубрить текст, без выпендрёжа. Через неделю я мог рассказать текст хорошо, даже очень. Леопольдовна была мной довольна, только просила добавить чувств, душевности, так сказать. Приветственная речь уже отскакивала у меня от зубов… «Шер зами, ну сом трезере де ву вуар дан нотр еколь!» мог бы я протарахтеть, даже если бы меня разбудили посреди ночи.

Первый день