Жди, за тобой придут

— Это старая и очень простая суггестивная техника, которой пользуются в наши дни многие шаманы и парапсихологи индуистского и буддистского толка, — сказала Вера Алексеевна в ответ на Костин вопрос об источнике её знаний и навыков. — Техника позволяет быстро ввести человека в трансовое состояние и работает даже тогда, когда подопытный абсолютно не готов к адекватному восприятию своих видений и чувственных реакций.

Уголки Костиных губ чуть дрогнули при слове «подопытный», и Вера Алексеевна замолчала.

— Ну, ладно, — произнесла она через несколько секунд, — Нам со Славиком уже пора идти по домам, а у вас ещё будет время, чтобы обсудить сегодняшние Оксаночкины видения. Ты, Костик, постарайся окружить свою жену любовью и заботой в ближайшие дни — для вас обоих это будет иметь огромное значение!..

Оба гостя встали и направились к двери. Уже на пороге, во время прощального рукопожатия, Костя поймал в глазах Вячеслава отблеск тревоги и разочарования. Судя по всему, те несколько фраз, которые Оксана смогла произнести, придя в себя, не соответствовали его тайным ожиданиям.

И хотя Костя жалел Вячеслава, для него лично произошедшее стало хорошим известием: теперь едва уловимая напряжённость, всё ещё сохранявшаяся в их отношениях из-за Славиных несбыточных надежд, непременно рассеется.

Дело в том, что пренатальный делирий явил Оксане вовсе не сказочную рапсодию южно-американского кулачества. При погружении в транс, вместо аргентинского ранчо, она увидела всего лишь скромную крестьянскую хибару в одной из маленьких деревушек на острове Хонсю в Японии.

Гипотетическая Оксанина душа обреталась там в малопривлекательном, но довольно сильном и трудолюбивом мужском теле, у которого была сожительница-японка и которое, помимо ежедневной сельскохозяйственной подёнщины, занималось воспитанием пяти юных шаловливых созданий. В свободное от работы время душа неторопливо постигала азы дзен-буддизма, а когда дети выросли и жена умерла, оставила тяжёлое крестьянское бремя и поселилась в располагавшемся неподалёку от деревни монастыре, где и провела остаток дней в постоянных медитациях и учёных беседах.

Такой оказии Славик не ожидал. Костя же, напротив, счёл неожиданный исход этого мероприятия вполне закономерным; по крайней мере, нестыковки между видениями Оксаны и Вячеслава вписывалось в его собственную «теорию реинкарнации».

На протяжении целой недели встретиться со Славой Косте не удавалось: дома тот не ночевал, и днём никто из знакомых его не видел. Костя начал даже слегка волноваться.

Беспокоил его, впрочем, не только Слава, но и Оксана. Первые сутки после эксперимента девушка проявляла признаки того, что врачи назвали бы аменцией: она не могла сосредоточиться ни каком конкретном действии, забывала от том, что нужно поесть, с трудом одевалась, на улицу выходила только под Костиным присмотром, разговаривала очень мало — произносить вслух законченные фразы было для неё сложно, и спать ложилась, против обыкновения, рано.

Костя помнил наказ Веры Алексеевны и старался ни на секунду не оставлять девушку одну. Он сам готовил еду, кормил Оксану из ложечки, читал ей Маркеса и Хемингуэя, брал у соседей видеокассеты с комедиями.

Только на третий день Оксана начала потихоньку оживать: стала улыбаться, задавать вопросы и попыталась что-то рассказать о пережитом.

Перед тем, как ввести её в “total recall”, Вера Алексеевна сообщила, что глубина погружения и реальность ощущений зависят от способности человека, окунающегося в омут своего подсознания, довериться мастеру и максимально отдаться тому, что он будет чувствовать, видеть и слышать.

Оксана старалась, как могла, и происшедшее действительно потрясло её до глубины души. Эффект присутствия, или, лучше сказать, участия, был очень сильным. Она действительно ощутила себя мужчиной — жителем Японии, свободно говорящим на языке этой страны, понимающим и соблюдающим её обычаи, питающимся японской едой, любящим своих детей и уважающим супругу.

Оксана «включилась» в жизнь этого человека, когда ему было тридцать пять лет, и каким-то удивительным образом прожила её в течение получаса до самого конца. Это не было похоже на кино, потому что Оксана не ощущала себя зрителем — она находилась в теле японца, предавалась японским мыслям, совершала японские поступки и сливалась душой с японской религией.

Возвращение в московскую реальность было подобно второму рождению. Оксана, конечно, узнала себя, узнала Костю и их комнату; она помнила всё, что происходило с ней в этой, советской, жизни, но в первые часы после пробуждения та, восточная, биография была для неё гораздо реальнее. Настолько реальнее, что Оксане доставляло невероятные сложности вновь чувствовать себя молодой девушкой, живущей в огромном мегаполисе конца двадцатого века, и говорить по-русски.