Читаем Жди, за тобой придут полностью

Новая, собственная, картина мира стремительными темпами выстраивалась на обломках до основания разрушенной, некогда заимствованной у социума, старой. Он уже не мог смотреть на происходящие события и случайности как на разрозненные проявления космического хаоса: все вещи и все живые существа, когда-либо существовавшие во вселенной, существующие ныне, и только лишь ожидающие часа своего появления, уже были отмечены, согласно его внутреннему гносису, на скрытом плане мироздания.

Все области Сущего представлялись ему теперь неразрывно связанными между собой. Вселенная превратилась в живой и разумный организм. Сознание этого организма было трансцендентно нашему миру, то есть, здесь ему невозможно было подобрать ни подходящего описания, ни объяснения. И тем не менее, именно это сознание вдыхало жизнь и движение в пустые и бесчувственные формы, им же самим сконструированные и разбросанные по земле и космосу.

Понятие «я» в данной картине мира выглядело совершеннейшей иллюзией. «Я» определённо не могло быть телом; и, как теперь Костя убедился, умом оно тоже быть не могло.

Личность каждого человека вдруг стала казаться ему мыльным пузырём; и, в то же время, в самой сердцевине человеческого существа он видел теперь нечто настоящее, нечто живое и нетленное. Оно обитало в нас, находясь при этом вне времени и вне пространства, для него не существовало рамок и ограничений.

Это и был тот самый разумный вселенский организм, имевший физический дом в теле каждого животного, каждого человека и каждого растения. В неживой природе, в солнечном свете и даже в пустоте он тоже был. Не существовало такой точки во всём мироздании, где бы он не проявлялся в том или ином облике. Суть его была невидима, неописуема и непознаваема; проявления его были бесконечны…


Четыре дня подобных размышлений вымотали Костю до предела.

После похорон он отверг предложение родителей переселиться к ним и вернулся в «Кресты». Закрыть дверь в своей комнате Костя то ли забыл, то ли не захотел, что в итоге спасло его от голодной смерти.

Оксанины подружки заботились о нем, как могли: готовили ему еду и не уходили до тех пор, пока абсолютно потерявший связь с внешним миром бедолага не отправлял в желудок достаточное её количество. Друзья заходили выразить свои соболезнования, но общаться с ними Костя не мог. Дни и ночи напролёт он только и делал, что лежал или сидел, приняв неподвижную позу: сначала в бредовом забытьи, а потом, после своего перерождения, — в глубоком катарсисе внутренних озарений.

Сколько ещё могло продлиться блуждание между небом и землёй, и чем закончилась бы многодневная бессонница, никому неизвестно, но на восьмые сутки после Оксаниной смерти ни на секунду не утихавший поток дхармических прорывов внезапно остановился.

Как и во все предыдущие дни, он безмятежно лежал в тот вечер на кровати и не обращал внимания на стуки в дверь, на входивших и выходивших людей, равно как и на их разговоры. Но когда над его головой внезапно нависло лицо Веры Алексеевны, пытавшейся что-то ему втолковать, Костя вынужден был прийти в себя.

Глава пятнадцатая

Бельгия, Гент, июнь-июль 2006

— Любопытно, — сказал Костя вслух и закрыл тетрадь. — «Некий человек передаст тебе что-то написанное на бумаге…». Так-так-так… О, shit! — тут же спохватился он и побежал к телевизору.

Первый тайм матча Германия-Швеция был уже сыгран. Оставалось ещё пять минут перерыва, и бельгийский комментатор то и дело напоминал зрителям, что пока немцы вели в счёте 2:0.

Во второй половине никаких интересных событий так и не произошло; голов, по крайней мере, ни одна из сторон забить не сумела.

— Эй, медведь пьяный! — гаркнул Костя в телефон, выудив из его памяти номер Кирилла. — Хватит на массу давить, зарю новой эпохи проспишь!

— Какого дьявола! — буркнул в ответ недовольный голос, принадлежавший явно нетрезвому человеку. — С ума, что ли, все посходили?

— А-а, так я уже не первый? Вставай, вставай, тюлень мохнатый!

— Щас! Держи карман лодочкой, васюкинский шахматист!.. Я уж лучше телефон вырублю.

— Я те вырублю, поганец! — засмеялся Костя. — Давай, рассказывай — и чтоб без вранья! — откуда тетрадь взял?

— Какую ещё тетрадь? — с явной неохотой ответил Кирилл.

— Серую, с «фатазией» по мотивам произведений Стивена Кинга.

— А, эту… Я ж тебе говорил: от прошлых хозяев осталась. Они, правда, утверждают, что тетрадка случайно к ним попала, типа, незнамо откуда.

— Что за бред?! Как это, незнамо откуда? Автор у истории хотя бы есть? Или её архангел Гавриил из Небесной Скрижали под шумок ксеранул и твоим предшественникам на флэт закинул?

— Костян, ты чего так распетушился? Ну, черканул какой-то филолог рассказик для пацанов… Не ожидал, брат, что тебя так сильно зацепит!

— Кирюх, ты, чё, из меня сегодня болвана решил вылепить? Рассказ на русском языке написан! А мы с тобой где сейчас находимся? Сколько, по-твоему, филологов, пишущих «уголовочку» по-русски, могут жить в Бельгии?

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже