Ждите, я приду. Да не прощен будет

Он прислушался.

Ветер стих.

Есугей вытянулся на кошме.

Очаг догорел, и игольчатой свежести холодок обвевал лицо. Но это было приятно — утренняя свежесть после сна бодрила. Есугей любил просыпаться рано поутру в тихой юрте и неторопливо размышлять о предстоящем долгом дне.

В юрте пахло пеплом прогоревшего очага, пресными запахами войлоков и остро и сильно ударяло в нос свежестью хвои и снега, нанесённых в открытое отверстие над очагом. Для Есугея это были, наверное, лучшие минуты дня.

Он отбросил баранью полость, поднялся. Шагнул к выходу из юрты, кулаком разбил ледок в кадушке с водой, плеснул в лицо полной пригоршней.

Вода, как и утренняя свежесть, вливавшаяся в юрту в отверстие над очагом, была напоена запахами хвои и снега.

«День, — отметил он, — начинается хорошо».

Есугей ощущал желание двигаться и действовать.

Когда он вышел из юрты, солнце ещё не всходило, но на востоке объявилась широкая алая полоса.

Такое можно увидеть только в заснеженной степи: краски подсвеченного солнцем неба зеркально, как в воде, отражаются в снежном безбрежии, и край земли, кажется, сгорает в нестерпимом для глаз пламени.

Шаманы говорили, что алые краски восхода — кровь добрых духов, проливаемая, чтобы отнять в ночи солнце у тьмы.

Может, так оно и есть, кто знает... Есугей считал себя воином, и ему в голову не приходило судить о силах Высокого неба, но, когда он видел пылающую зарю, ему хотелось вскочить на коня, вцепиться в гриву и скакать, скакать в огненную даль. В эти мгновения всё казалось возможным. Да, в начале дня многим кажется всё возможным. Сумерки вызывают сомнения.

Вспомнив в свете зари не получившийся накануне разговор, Есугей подумал, что ещё можно найти тропу к Таргутай-Кирилтуху, Сача-беки, Алтану и другим нойонам, с проклятиями ускакавшим от его юрты. Надо начать всё сначала. Вспомнил, как говорили старики: «Если вода не течёт за тобой — иди за ней». Он решил — начну разговор вновь. И заторопился, заспешил. Сказал нукерам:

— Сворачивайте юрты. Возвращаемся в курень[18].

И вдруг подумал о вчерашнем купце. Многословном, маленьком человечке, щедром на слова и подарки. Оглянулся и не увидел ни верблюдов, ни вьючных коней каравана.

— А где купец? — спросил у старшего нукера.

— До рассвета, — ответил тот, — купец поднял караван и ушёл в степь. Теперь, наверное, далеко. Очень благодарил, но сказал, что дела не терпят, оттого и спешит.

Есугей удивлённо пожал плечами. Такая поспешность была странной.

«Но, — подумал, — у каждого свои заботы».

И опять забыл о купце.

Домой собираются споро. Юрты свернули в одночасье, навьючили коней и тронулись в путь.

— Э-ге-гей! — закричали нукеры, взмахивая плетьми.

Метель, как это бывает, выгладила степь, а утренний крепкий мороз уплотнил снег, и кони шли по целине без усилий, ровно и угонисто. Жеребец Есугея, тяжёлый, мохноногий, но сильный в ходу, нет-нет подавался грудью вперёд, косил на хозяина лиловым глазом, прося повод. Снег гремел под копытами, и жеребцу так и хотелось рвануться во всю прыть в степную даль. Есугей, однако, сдерживал его. Знал — дорога неближняя, силы пригодятся. Наклонился, похлопал жеребца по мощной шее.

Неожиданно жаркая ладонь закрыла Есугею глаза и неведомая тяжесть обрушилась на плечи. Он выпустил повод и, кренясь в седле, упал в снег.

Даритай-отчегин, скакавший рядом с братом, ничего не понял. Мгновение назад они были бок о бок, и вдруг Есугей, не вскрикнув, не вымолвив слова, оказался на снегу.

Даритай-отчегин вздёрнул поводья, останавливая и разворачивая коня. Увидел: Есугей странно замедленно поднимается, опираясь руками о снег. Руки его тонут в сугробе, и он валится на сторону.

Даритай-отчегин подскакал, скатился с седла. Удивлённо выкрикнул:

— Что с тобой?

Оглянулся, ища глазами человека, который мог пустить стрелу. В степи случалось всякое. Вокруг, однако, стелилась целина без единого увала или кустика, за которыми можно было укрыться.

Подскакали нукеры.

Даритай-отчегин обхватил Есугея за плечи.

— Что, что с тобой? — крикнул в лицо.

Есугей в ответ только тряс головой. Потом подхватил пригоршню снега, жадно проглотил, выговорил с трудом:

— В глазах муть... Кругом всё идёт.

Шагнул к жеребцу, схватился рукой за луку, но ногу в стремя вставить не смог. Нукеры подняли его и усадили в седло. Есугея качало, и было очевидно, что он снова упадёт.

— Да что с тобой? — ошарашенно повторил Даритай-отчегин, придерживая брата за колено.

— Жжёт, — ответил Есугей и раздёрнул на груди халат, — жжёт...

Он вдыхал морозный воздух открытым ртом, пар клубился у лица, но дыхания не хватало. Лицо начало синеть.

— В курень! — перхая горлом, выкрикнул он. — В курень!

Даритай-отчегин сорвал с пояса аркан, начал приторачивать Есугея к седлу. С коней слетели нукеры и накрепко, в три охлёста, окрутили Есугея арканом. Притянули к высокой луке. Даритай-отчегин обхватил его за плечи и тронул коней. Крикнул нукерам:

— Вперёд!